в унитаз, постаравшись сделать это так, чтобы ни одна капелька даже случайно не попала никуда мимо: ни на мою одежду, ни на поднятый стульчак, ни на пол, ни на приунитазный коврик. Иначе одежду и коврик только выбрасывать, а стульчак менять — избавиться от въевшегося мерзостного запаха было бы крайне проблематично.* * *
Однако, пожалуй, один положительный эффект у этих визитов социальной педагогички точно есть — они очень оживляют и разнообразят нашу с женой половую жизнь. Тут не поспоришь.
Но это из плюсов. Из минусов же тот неприятный момент, что на жёсткой диете я сижу в одном мире, а голодный и злой, как та псина, хожу в обоих!
Нет, так-то я придерживаюсь почти одинакового рациона питания и там, где я Юра Княжич, и там, где я тридцатисемилетний писатель. Но, дело-то в том, что в «писательском» мире я свой первоначальный этап прошёл давно, и успел за прошедшие полтора года вполне привыкнуть и адаптироваться к новому режиму. Настолько адаптироваться, что он стал для меня почти что нормальным. А теперь… злюсь и психую, словно бы снова в самом начале пути.
Да ещё ж и жена… Она не разделяет моей «пищевой» идеологии. Хотя, не только «пищевой». Она вообще со мной очень мало по каким вопросам сходится. А в питании — особенно сильны наши противоречия.
Так вот, за прошедшие полтора года, что мы с ней кушаем отдельно друг от друга, она, блин, наловчилась готовить так… что от запаха её блюд… аж пальцы на ногах сводит! Попробуй тут не сорваться! Попробуй остаться верным избранному пути. А тут ещё эти «сны» с их второй реальностью, более реальной, чем сама реальность.
А женщины. О, женщины! Интуиция — суть и имя ваше! Интуиция и коварство.
Жена моя, она, словно чует (а, может, и не «словно», а и правда чует) слабину и начинает… То рульку свиную запечёт, то курочку разделанную, кусочками порезанную, замаринованную пряными травами, майонезом и кетчупом, то ещё что-то такое же забористое. И ведь в духовке же! А значит на несколько часов, а то и на весь вечер запах… пропитывает весь дом. Каждый его самый укромный уголок. Нигде не спрячешься.
И, блин, как раз в то время, и в те дни, когда мне уйти никуда нельзя, а работать надо! Лежишь с ноутбуком, печатаешь, слюной давишься, яблоками и урюком живот набиваешь, пока тот «трещать» не начинает…
Не знаю, насколько меня ещё в таком режиме может хватить. И, чем это всё закончится — срывом, разводом или ещё чем-то. Но, пока, я держусь. Хожу грустный, голодный и злой в обоих мирах. Тут ещё тренер с новыми соревнованиями. Пойти, что ли? Накопленное выплеснуть в «конструктивно русло». Глядишь, даже выиграю чего-нибудь… если снова из квадрата не вынесут, конечно. И на то, и на другое шансы не нулевые.
* * *
Глава 10
* * *
Мой отец — чудовище. Монстр, один из тех, про кого сочиняют эпичные и супергеройские комиксы в мире второго моего тела… или первого? С этими странными «снами», я уже начинаю путаться в первичности и вторичности своих частей. Да и с самоидентификацией с каждым днём становится всё сложней и неоднозначней. Мне кажется, что… как бы это объяснить? Эм, попробую с начала.
Как я определял себя в первый день? Как тридцатисемилетний мужик, спящий и видящий сон о том, что у него внезапно появилось второе тело другого возраста, роста, физических кондиций, социального положения и окружающего мира.
Что было потом? Потом начала проявляться «память тела» с его же ассоциативными цепочками и «чистой» информацией. Дальше… дальше начала проявляться фобия, ведь, если хорошенько подумать и проанализировать начало моего приключения, её в первый день не было. Либо она была настолько незначительна, что была просто на уровне статистической погрешности. Я ведь, в тот день где только не гулял. В том числе, и минимум на четырёх больших мостах оказывался, подолгу задерживаясь на них и любуясь гладью воды, под ними протекающей. Без каких-либо психологических проблем. А попробовал бы я сейчас провернуть такой трюк? Даже от мысли о нём нехорошо становится.
То есть, фобия «развернулась» позже.
А ещё позже, «развернулась» она и в начальном мире меня-мужика, что уже вовсе ни в какие ворота не лезет.
Всё это похоже на то, что две сущности, тридцатисемилетнего писателя и пятнадцатилетнего Княжича… сливаются. Постепенно, достаточно медленно, но оттого не менее надёжно. Память, восприятие, психологические проблемы, эмоции и реакции тела — всё это становится общим и однородным.
Вот только, писатель был старше, поэтому, чисто количеством жизненного опыта, энергии, развитостью своей личности, сразу смог подавить гораздо менее опытного и стойкого пацана, к тому же ещё и пребывающего в чернейшей депрессии. Смог. Сначала. Когда отодвинул его на «второй план», заставил «забиться в уголок»… А потом пошло слияние. И теперь, я представляю собой некий «раствор» этих двух личностей, как двух жидкостей, которые теперь вообще никак не разделить между собой. Да даже и границу не прочертить или четкий признак обозначить, по которому можно было бы вообще попытаться провести это разделение.
Сложно все это. Но, самого себя анализировать, просто и не бывает. Одно лишь теперь однозначно — я больше не в состоянии точно сказать, кто же есть я? «Мудрец, который видит сон, что он бабочка, или бабочка, которая видит сон, что она мудрец…». И четко расставить номера своих тел и жизней, как и миров, а значит и их приоритетность относительно друг друга, я так же не могу — этому сопротивляется всё моё нутро.
Но ведь как-то их всё же обозначать надо. Тут не поспоришь. Так что, пусть будут: мир писателя и мир Княжича. Просто, чтобы не путаться.
Ладно, к чему я об этом? Не помню.
Но мой отец — чудовище. Отец Княжича. Пётр Андреевич Долгорукий. Князь Долгорукий. Князь Московский.
Недавно я вдруг заинтересовался тем, что же из себя представляют Дар и Одарённые. Да — вот так вот поздно. Но, что тут поделаешь? Писатель был больше сосредоточен на «более практических
