ты меня представишь, я должен буду предложить ухо ему.
Ее губы скривились.
— Я ни с кем тебя не познакомлю, и я не разговаривала с ним много лет.
— Почему нет?
— Он изменил моей маме. Он предал нас. — В ее глазах буря, рана все еще гноится. — Мы с мамой много лет мучились из-за того, почему мой отец, казалось, не заботился о нас так, как мужчина должен заботиться о своей семье. Почему он всегда был отчужденным, почему отказывался от каждой семейной прогулки и вечера кино. В большинстве моих детских воспоминаний мама — единственный присутствующий родитель. Потом, когда мне было семнадцать, мы наконец поняли почему. Мой отец изменял маме с десятками других женщин. Она немедленно подала на развод, и с тех пор я не обмолвилась с ним и словом. Моя жизнь без него только улучшилась.
Мое сердце болит за нее. Что ей пришлось пройти через всю свою жизнь, задаваясь вопросом, почему ее нельзя было любить. Почему ее было недостаточно. Я жажду помучить его за то, что он заставил ее почувствовать это хотя бы на секунду.
— Я бы никогда так с тобой не поступил, — уверяю я ее.
Голова Браяр наклоняется, брови хмурятся.
— Не поступил бы как?
— Изменить тебе. Бросить тебя. Заставить тебя усомниться в моей любви к тебе.
Она усмехается.
— Ты меня не знаешь. Ты не можешь любить меня.
— Что я тебе говорил, Браяр? Ты моя муза. Я следую за тобой, куда бы ты ни пошла. Я даю то, что тебе нужно. Я даю то, чего ты жаждешь. Я твой, можешь использовать меня по своему усмотрению. Исполнять все твои желания. А ты — мое вдохновение. Ты… перо, которым пишутся мои слова. Тело, которому принадлежит мой член. Смех, которому принадлежит мое сердце. Разум, которому принадлежит моя душа.
Она пристально смотрит на меня, осмысляя сказанное. Она такая замкнутая, так настороженно относится ко мне, потому что единственный мужчина в ее жизни, который должен был любить ее безоговорочно, не смог этого сделать. Он причинил ей боль, предал ее. Показал ей, что любовь ненастоящая, что мужчинам нельзя доверять. Что открыть кому-то свое сердце — значит попросить его разбить его.
Ее сердце уже растоптали, разорвали на куски. Теперь она яростно защищает его, встречается и спит с мужчинами, к которым у нее нет никакого интереса, поэтому ей не будет больно, когда они уйдут. Чтобы она не была сломлена, когда они не будут любить ее так, как она заслуживает.
Она моя муза, но я буду ее святым. Тот, кто убеждает в своей любви, не должен причинять тебе боль или ломать тебя. Эта любовь — это то, что собирает осколки твоего разбитого сердца обратно воедино.
Браяр резко встает, засовывая книгу обратно в сумку. «Эта книга будет преследовать тебя».
— Я направляюсь домой.
Она тычет пальцем мне в лицо.
— И ты не идешь за мной.
Я ухмыляюсь, следуя за ней к двери.
— Как скажешь, муза.
Она проходит через здание и выходит через дверь на парковку, как будто эти крошечные, идеальные ножки могут нести ее быстрее, чем мои. Она обхватывает себя руками, зубы стучат.
— Черт, стало чертовски холодно.
— Хорошо, что здесь присутствует джентльмен. — Я снимаю куртку и набрасываю ее на ее дрожащие плечи.
— Сними с меня эту штуку, — рявкает она.
Я хихикаю.
— Значит, ты хочешь продолжать трястись как осиновый лист? Я согреваю тебя, муза. Так или иначе.
Ее ноздри раздуваются от намека.
— Трястись как осиновый лист — устаревшая метафора. Неудивительно, что ты не умеешь писать.
Дьявольская усмешка кривит мои губы.
— Ты будешь моей музой сегодня вечером?
Она останавливается у своей машины и закусывает губу, но не может удержаться от вопроса:
— Что именно это влечет за собой?
— Поцелуй меня, и я напишу тебе целую главу. Обхвати своим прелестным ротиком мой член, и я напишу тебе книгу. — Она морщится и открывает рот, чтобы яростно возразить, но я еще не закончил. Я провожу большим пальцем по ее щеке, пока он не останавливается на изящно заостренном подбородке. Она не отталкивает меня.
— Позволь мне войти в твою идеальную киску, и я напишу тебе столько книг, что их хватит на целую библиотеку.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
БРИАР
— Сколько, черт возьми, книг ты ЗАКАЗАЛа?
Я вздрагиваю от хриплого голоса Мак из динамика Bluetooth в моей дерьмовой Хонде и опускаю козырек, чтобы защитить глаза от солнца.
— Я не заказывала никаких книг.
— Ну, у твоего дома их целых три коробки. Очень тяжелые.
У меня глаза практически вылезают из орбит. Сейнт сказал, что нашел в Интернете мой список желаний длиной в милю. Думаю, найти его было бы не так уж сложно. У меня есть ссылка на это прямо в моей биографии в социальных сетях. Тем не менее, тот факт, что он проводил свои вечера в одиночестве, выискивая информацию обо мне, должен вызывать дрожь у меня по спине.
Но сейчас у меня по спине пробегает не дрожь, а трепет.
Никто другой не проявлял такого интереса к моим книгам и писательской деятельности, как он. Никто никогда просто так не заходил в мой список желаний и не заказывал мне книгу вне праздников или дней рождения.
Та ночь в библиотеке последние несколько дней крутится у меня в голове, приводя в бешенство, особенно когда я вспоминаю о нем каждый раз, когда замечаю куртку на пассажирском сиденье, которую все время забываю ему вернуть.
Как только он накинул её мне на плечи, меня окутал его опьяняющий аромат, как чернила на свежей бумаге, как впервые раскрытая книга.
Затем жидкий жар распространился по моему сердцу от его соблазнительных слов. «Позволь мне войти в твою идеальную киску, и я напишу тебе столько книг, что их хватит на целую библиотеку».
Он последний человек, который должен меня заводить. Последний человек, к которому я должна испытывать хоть каплю сочувствия. Он мог бы выдумать всю эту слезливую историю об убийстве своего потенциального растлителя и обнаружении трупа своей матери после того, как брат растлителя нанес ответный удар.
Но почему-то несмотря на то, что он ненормальный сталкер и убийца, я верю, что то, что он мне рассказал, правда. Я уверена, что такое детство могло бы испортить любого настолько, что тот стал бы таким, как он.
Когда я подъезжаю к дому, мы с Мак вместе заносим коробки внутрь, пыхтя и потея к тому
