мусорном ведре дохнет бутылка со вчерашними остатками. Нет сил – достаю, и только подношу к губам в надежде, что станет легче, как замечаю, в дверях стоит Гриша, салфетки держит.
– Я принес, – протягивает он пачку.
Руки трясутся, ватные пальцы повисли в невесомом стыде.
Кое-как, не пойми зачем, пропитываю салфетки алкоголем. Гриша внимательно смотрит, что я делаю.
– Отрава такая, – зачем-то говорю про водку.
– Это да, – отвечает Гриша, будто знает, что действительно – да.
Гриша морщится, словно сам выжал нужную дозу. Ладно, будем считать, что ничего не случилось, а детской памяти свойственно забывать всякие мелочи. По крайней мере, так говорит наша бабушка, имея в виду Катю.
Только Катя вовсе не мелочь, а центр вселенной.
Гриша говорит, если мне совсем плохо, то можно не ходить в зоопарк. Он смотрит в окно, отворачивается. Я понимаю, что в зоопарк ему хочется больше всего на свете.
– Ну уж нет! Ты что! Знаешь, какие там тигры?!
Я с рыками подбегаю к сыну, кусаю за уши. Гриша хохочет, пытаясь вырваться.
– Не пущу! – рычу изо всех сил. Рык отдает в голову, сводит затылок, щемит висок. Но я все равно рычу, как настоящий тигр, и шумящая боль на мгновение становится приятной, и хочется рычать еще сильнее, чтобы вовсе победить случайную боль, решившую одолеть выходной день.
– А можно я возьму Плюху? – спрашивает Гриша.
– Плюху? – не понимаю.
– Ну, Плюху, – повторяет сын, и показывает на плюшевую собаку с большим хвостом. – Мне бабушка подарила.
– А… – продолжаю. – Ну, если Плюха с нами хочет, то конечно.
– Хочет! Хочет! – прыгает Гриша. – Плюха, ты пойдешь с нами? Папа, она пойдет!
Мы стоим в очереди за билетами. Гриша без конца дергает меня за руку.
– Смотри-смотри, – показывает он в сторону вольера, – там тигр?
– И не один!
– Настоящие тигры, – ликует Гриша, – а мы скоро, пап? Скоро пройдем?
Иногда он жутко нетерпелив, но его можно понять. Очередь движется медленно, и типичные мамаши начинают потихоньку психовать.
– Уважаемая, – кричит одна, – а можно побыстрее? Мы с детьми!
– Все с детьми, – отвечает билетерша.
– Все, да не все! Что вы себе позволяете?
Мамочки норовят устроить скандал. Гриша внимательно следит за разговором и, кажется, совсем забыл о тигре.
Я не хочу, чтобы он слушал ругань.
– Нравится тебе Плюха?
– Нравится, – отвечает Гриша, – мы с ней рисуем и поем. Хочешь, споем?
– Ну, давай, конечно.
Поет он, скорее всего, неважно. Бабушка говорит, не попадает в ноты. А я думаю, поет Гриша лучше всех. Что он там курлычет, не могу понять: то ли про мамонтенка и синее море, то ли иностранное что-то. Откуда только слова знает.
Кто-то в очереди оборачивается и, приметив заботливого отца, приведшего любимого сына на субботнее развлечение, глубоко и пристально улыбается, а я, нерушимый, продолжаю смотреть сквозь.
Может, от неожиданного моего мужского равнодушия улыбчивая мамаша выходит из себя. Кажется, еще чуть-чуть, и вся очередь услышит, куда нужно идти нерасторопной билетерше. Гриша прекращает свое не самое лучшее пение и снова таращится на женщину. Голос у той противный, без того тошнит, а тут еще бабий визг.
– А почему она такая ругливая, пап?
– Да нравится ей, – отвечаю и все стараюсь заболтать сына. – Каких мы с тобой животных увидим?
Гриша начинает перечислять всех известных ему зверей, от кошки до верблюда. Вообще он достаточно смышленый. Я знать не знал, что ему известно о существовании верблюдов. Хотя, наверное, ничего особенного в верблюдах нет. Я, по правде говоря, не знаю, что и в каком возрасте должны знать дети. Но, скорее всего, мама опять смотрела кабельное и что-то ему рассказывала.
– Кошка говорит «мяу», – рассказывает Гриша, – собака – «ав-гав», корова – «муу»… а верблюд как говорит?
– Верблюд?
И не знаю, что ответить.
– Не знаешь, – удивляется сын, – ты правда не знаешь?
Наверное, я должен знать ответы на все вопросы. И я выдаю на ходу:
– Верблюды трещат. Как трещотки.
– Это как? Тррр?… Тррр?… – спрашивает Гриша, – не выговаривая пока коварное «р».
Он все перечисляет животных. Мне приходит смс-ка, и я прикрываю экран.
«По ходу, сегодня рабочий день. Но это неточно».
Я наскоро удаляю сообщение. Кто бы сомневался, что меня лишат выходного. Набираю «ок», но вместо краткого согласия выходит то «около», то «Оксана».
Только прячу телефон, как снова дрожит. Я даже по вибрации чувствую, что звонят с работы. Ну, то есть я, конечно, ничего не чувствую, просто восемь из десяти звонков мне поступает из отдела. Два других остаются за матерью.
Я киваю и угукаю – принял, говорю, есть, сейчас буду. Трудно спорить с руководством, от которого зависит твоя более или менее финансовая стабильность.
Гриша таращится и, кажется, все понимает.
– Сынок, – говорю, – ты это, тут такое дело…
Он кивает и уже готов развернуться, чтобы идти домой. Отцепил руку и поплелся к бордюру под предлогом разборки с развязавшимся шнурком, а сам до того раскис, до ожидаемых пробивающихся слез.
– Ты куда собрался? – спрашиваю.
– А ты куда? – хнычет Гриша.
– Я? Я-то никуда, с чего ты взял?
Смотрит недоверчиво, наматывая шнурки на палец.
– Что у тебя там?
– Ничего.
– Гриш, я никуда не собрался. Но сейчас я позвоню бабушке. Хорошо?
– Зачем бабушке? Не хочу.
– Вы пока в очереди стоите, я туда-сюда. Мне в одно место надо сгонять.
– Опять с бабушкой, – хнычет Гриша.
– Полчаса времени. Договорились?
Молчит и всхлипывает чуть слышно.
– Григорий, – говорю я как можно серьезней, – что за хныканья? Ты же мужчина! – И Гриша клонит голову.
Мне некуда деться. Я должен работать и зарабатывать, потому что у сына должно быть будущее.
Стоим ждем бабушку. Очередь растворилась, и прежде многоголосые женщины уже хихикают перед клетками, придерживая за болоньевые капюшоны избалованных детей. Гриша сидит на бордюре и завязывает в узел длиннющие уши бесформенного Плюхи. Надо сказать, чтобы немедленно поднялся, отморозит все что можно, хуже – начнет болеть, и придется думать, как справиться с детской простудой. Но сейчас я виноват и должен либо молчать, либо исправлять ошибки.
Телефон разрывается, и надо бежать.
2
– Бухал, что ли? – спрашивает Гнус, мой напарник по сектору. – А чего не позвал?
– Че-то втихую решил.
Гнусов каждый вечер находит достойный повод, чтобы опрокинуть одну-вторую и, если позволит доброе оперское сердце, третью. В прошлую пятницу он праздновал, например, очередное раскрытие, когда пришлось рапортовать об использовании боевого ПМ, во вторник ловил градус по случаю высадки из ИК нашего старого клиента по кличке Мирный, который делает определенную статистику отделу уголовного розыска своим неугомонным воровским
