травматолог насчёт Глобального и вышел в коридор, так как телефон его снова зазвонил, а до конца смены было ещё пятнадцать минут.
Чего хватило бы как минимум, на один перекур.
И он вышел, а Вика осталась. Она посмотрела на Борю, потрепала его по опухшей щеке.
— Эй, проснись!
Но Боря лишь поморщился, так как уже не часть, а всё лицо болело. И ощущалось это даже в тревожном сне. Правда снились ему не русалки, а жар-птица. С губищами горящими. Целуется — огонь.
Решив больше не трогать лица, Вика пыталась дёргать сантехника за плечо. Но от этого челюсть набекрень тоже дёргалась. И Боря снова морщился. Целовался он во сне как в последний раз. И пока все пытались поймать Жар-птицу, Глобальный пытался её приспособить. Всё такие больше девушка, чем птица. И вместо крупа — зад загорелый.
Почесав полоску на лице от пальца лейтенанта Колокольцева (что осталась на ней до того, как она его за тот палец укусила), блондинка осознала свою ошибку. И начала трясти пациента за ногу.
Нога оказалась холодная ниже шорт.
— Да ты же замёрз весь! — заявила Вика и начала растирать ноги.
От интенсивного движения резинка шорт чуть сползла и семейные трусы обозначили мужские достоинства. Вика приоткрыла рот, резко осознав, почему и благодаря чему ночью Лариса так кричала.
Руки тут же попытались вернуть всё, как было. Но весил Боря в отличие от Володи сейчас гораздо больше. И подтянуть шорты обратно не удавалось, не сдвинув тела. Зато от трения (и, возможно, утреннего стояка) всё, что раньше покоилось, вдруг всколыхнулось и начало выдаваться вперёд. Топорщится.
— Так-так-так! Мы так не договаривались! — возмутилась блондинка, очень переживая, что сейчас кто-нибудь войдёт в кабинет, а тут такой конфуз. — Боря, не увеличивайся в размерах!
Но Глобальный не слышал. Он был уже так близко к заду огненной полудевы с большой грудью. Весь вопрос теперь лишь в том, когда яйца отложит — ему высиживать или ей?
Вика о детях не думала. И лишь интенсивнее заработала руками, но тёплые руки на холодных ногах воспринимались телом как ласка, а бедро даже дёрнулось от щекотки и трусы натянуло как парус, поднятый на ветру.
— Вот так мачта! — невольно присвистнула Вика, осмотрелась и задёрнула шторку, чтобы вернувшимся ненароком доктор чёрте что не подумал.
Она тут человека спасает, если что!
Так они оказались в кабинете вдвоём, за ширмой из белой ткани неизвестного материала. Но больше неизвестности было теперь в том, что дальше делать с мачтой? Разные таблицы и графики висели в кабинете, но такой пункт в оказании первой помощи точно отсутствовал.
— Боря, прекрати, — уже прошептала Вика поплывшим голосом, так как доктор наверняка бы отказался вправлять челюсть пациенту с возбуждением. А некоторые бы даже приближаться не стали.
Но Боря был в спасительной отключке и не прекращал. Напротив, окреп. Ведь Жар-Птица оказалась той ещё чертовкой.
— Да что ж это такое! — возмутилась Вика и освободила ствол окончательно, чтобы поговорить с ним тет-а-тет.
Как артисты в микрофон.
В процессе даже дёрнула пару раз. А затем поняла, что дыхание сбилось. А сама смотрит безотрывно, как вздулись вены и краснеет кончик.
— Боря… — уже совсем томно добавила блондинка, ощущая, как становится влажной, а рот наполнился слюной.
Прислушалась. В отделении шум, но рабочий. И заходить никто не спешит. Пересменка.
Тогда она посмотрела строго перед собой, покраснела и тихо добавила:
— Да, похуй!
И мгновенно исполнила озвученное.
Белая ухоженная ручка вдруг начала гладить, тереть. А присев поближе и взявшись второй рукой, начала дёргать кожу туда-сюда.
— Только давай быстрее! — подстегнула она.
Пот прошиб тело и выступил крупными каплями на лбу. Уже пару минут спустя Вика всецело поняла искажённую поговорку «ох не лёгкая это работа — дрочить бегемоту».
Но следом приключилось два момента. Кабинет вдруг открылся. И за ширмой прозвучало:
— Вы проснулись? Сейчас руки помою, перчатки надену и начнём.
А ещё Боря вдруг начал стрелять, наполняя руки коварной Жар-Птице.
Первый залп был неожиданным. Блондинка вздрогнула и действительно собрала всё в руку. Второй залп обтёрла локтем своей куртки, благо — белая. А на третьем (и последнем) дело приняло плохой оборот, так как поток взбитой пены в этом чудесном плавании оказался самым обширным и грозил залить всю кушетку.
Вика не нашло ничего лучше, как наклониться и собрать всё ртом. После чего сглотнула, облизнула и начала быстро заправлять всё остальное внутрь одежды.
Когда доктор отдёрнул шторку, она сидела с красным как свекла лицом, но смотрела строго перед собой.
Оба сделали вид, что не замечают капельку на её подбородке. Доктор если и хотел прокомментировать этот момент, то тут заворочался Боря, вообще не понимая больно ему или приятно.
— Хто сусилось?
— История на бис приключилась, — ответил травматолог, устав от долгой смену и в несколько движений вправил ему челюсть.
После чего молча покинул кабинет. Где выход — знают. А рецепт можно и старый оставить. А если вздумают тут же заняться решением демографического вопроса, то это уже не его забота.
Пусть сменщик отдувается.
Глава 7
Дома не лучше
Капитан Сергеев много чего обещал жене. Кое-что даже смог. Но когда вернулся домой без погон и формы, вдруг понял, что в их семье понимания никогда не было и нет безусловной любви и поддержки.
В жизни же как бывает? Он хотел, чтобы она встречала его на пороге приветственным поцелуем и вопросом «тебе сосисы отворить?». А он бы говорил: «отворяй» и рассказывал, как прошёл его день и слушал её истории. А дальше совместный завтрак после ночной смены и тихая семейная идиллия после того, как выспится.
Но Андрею всю жизнь не везло с пониманием. Ещё родители постоянно ругали его за безобидные оплошности. А все откровения оборачивались против него: «Упал и ушибся? Сам виноват!», «Влюбился, а она на тебя внимания не обращает? Сам виноват». «И вообще, надо думать об образовании, а девчонки потом!»
Однажды Андрей Сергеев стал взрослым. Он женился и больше решал проблемы, чем создавал новые. Но всё равно просто хотелось прийти домой, присесть у колен жены и признаться: «Дорогая, кажется я обосрался на работе. Ты меня поддержишь?»
И обязательно услышать в ответ: «всегда!».
Надо, чтобы супруга не осудила и погладила по небритой щеке. Или хотя бы посочувствовала его боль и сопереживала. Но в последние годы
