во всех подробностях.
В памяти старой княжны, седой и величественной, ещё теплился образ бедной прихожанки Елены фон Розенмайер. Да, она знала, что Елена Александровна проживала в доме по бульвару Гамбетта, умерла в годы минувшей войны и покоится на кладбище «Кокад». Но, увы, не в православной его части, а католической. И что не дожила та два дня, как ей должно бы исполниться пятьдесят четыре года. Вздохнула: «Всего лишь…»
Сияние северной ночи
Я помню всегда близ тебя,
И светят фосфорные очи,
Да только не греют меня.
На могиле Елены Пушкиной (судьба, уже посмертная, вновь оказалась немилосердной к русской беженке – даже могила её не сохранилась, ныне это всего лишь общее захоронение) сравнительно недавно энтузиасты из России установили памятный знак. Он – в виде раскрытой книги, и на её каменных страницах выбиты скупые строчки: «Елена Пушкина-Розенмайер. 16.VIII 1889—14.VIII 1943».
На открытие скромного памятника приехали праправнук поэта из Москвы Георгий Галин и его кузен из Брюсселя Александр Пушкин, внучатый племянник Елены Александровны, с женой Марией. Собрались почтить память внучки Александра Сергеевича и потомки русских эмигрантов, представители исторических фамилий, давно осевшие в Ницце.
Но памятник – поистине нерукотворный и вечный – намного ранее воздвиг внучке поэта Иван Алексеевич Бунин! «Холодная осень», осень жизни Елены Пушкиной, явилась на свет менее чем через год после смерти героини рассказа, в мае 1944-го… И, быть может, не случайно повествование ведётся от имени безымянной рассказчицы, словно то не монолог, а исповедь, горькая в своей откровенности и безыскусности.
Да и сам гениальный Бунин, творец поэтического рассказа, будто невзначай однажды заметит: «Меня самого очень трогает «Холодная осень».
Иван Бунин:
«Но, вспоминая всё то, что я пережила с тех пор, всегда спрашиваю себя: да, а что же всё-таки было в моей жизни? И отвечаю себе: только тот холодный осенний вечер. Ужели он был когда-то? Всё-таки был. И это всё, что было в моей жизни – остальное ненужный сон. И я верю, горячо верю: где-то там он ждёт меня – с той же любовью и молодостью, как в тот вечер. «Ты поживи, порадуйся на свете, потом приходи ко мне…» Я пожила, порадовалась, теперь уже скоро приду».
Грустная осень Елены Пушкиной в безмятежной солнечной Ницце отозвалась поэтическим эхом: перекличкой Тютчева, Фета, Бунина, воспевших светлый гимн любви. Вневременной перекличкой трёх поэтов!
С именем Елены Александровны сопряжена загадочная, полная тайн и мистификаций история о неизвестном дневнике Пушкина. Был ли тот таинственный дневник?! Его безуспешно искал Серж Лифарь, отправляя гонцов во все концы света и по всем адресам, что называла ему внучка поэта, – то в Константинополь, то в Гельсингфорс. Долгие переговоры с Еленой Александровной вели коллекционер Александр Онегин и пушкинист Модест Гофман. В наши дни пушкинский дневник пытались отыскать в Лондоне, у английских потомков поэта, – им вполне могла передать дорогую реликвию Елена фон Розенмайер. Но поиски оказались напрасными…
Если то и была легенда, сотворённая Еленой Александровной, то красивая легенда. Вспомним, что и сам Пушкин любил литературные мистификации и немало в том преуспел. Да, плотной завесой окутала тайна былые помыслы внучки поэта и вряд ли будет разгадана…
И всё же не забудем одно деяние Елены Александровны, её заслугу перед армией пушкинистов и поклонников поэта: она, единственная из потомков Пушкина, поведала о ладанке с частицей Ризы Господней, коей так дорожил её великий дед. И подарила надежду на обретение величайшей христианской святыни, соединённой с именем русского гения. Что чудесным образом и сбылось на заре XXI века.
Фонд Мельникова-Беклемишева
Любвеобильный шталмейстер Двора Его Величества
Ямщик, погоняй!
Александр Пушкин
«Денег, ради Бога, денег!»
На стол в кабинете новой, недавно снятой Пушкиным квартиры в доме Баташева, что на Дворцовой набережной, легло письмо. Пушкин вскрыл конверт, датированный ноябрём 1834-го.
«Милостивый государь Александр Сергеевич! – прочитал он. – Прошлого года – я имел честь принять от батюшки вашего верное обещание – что я посредством Вас, милостивый государь, получу деньги, занятые братцем Вашим, 2000 руб., у полковника Плещеева, родного моего племянника, который не имея никакой собственности, в уважение просьбы и обстоятельств его кинулся к помощи и был уверен, – что его дружеской поступок не поставит его в то трудное положение, в каком он теперь находится… Не смею в Вашем уважении сему делу не быть в совершенной благонадёжности. С тем отличным почитанием – с каким имею честь милостивый государь Ваш покорный слуга Пётр Беклемишев».
В конверт было вложено и другое письмо, некий Яков Эйхберг указывал, что на самом деле это он под слово Плещеева ссудил деньги Льву Пушкину, и удивлялся, «как он не найдёт такой суммы, ему всякой за одолжение поставит дать».
Голова шла кругом: опять кутила-братец наделал долгов! Да счета близких ему людей – Лёвушки, родителей, сестрицы – сыплются на него, как из рога изобилия! Только что пришло письмо из Варшавы, где супруг Ольги сообщает, что та благополучно разрешилась от бремени сыном Львом. И заодно просит новоиспечённого дядюшку помочь финансами: «Если у Вас нет лишних тысячи полторы, то я убедительно прошу выкупить в ломбарде фермуар и булавку, заложенные за 450 руб., и продать, по Вашему усмотрению».
А вот и Прасковья Александровна, добрейшая соседка, хозяйка Тригорского, деликатно начинает своё послание: «Мне очень неприятно докучать вам моими письмами, мой дорогой, всегда дорогой Александр…» Но вскоре после милых приветственных фраз решительно приступает к делу: «…Должна знать, можете ли уплатить долг ваших родителей… Итого 1870, ассигнациями».
Но вот письмо от Петра Никифоровича Беклемишева раздражало Пушкина более всего: обида была и на отца, давшего «верное обещание» насчёт долга, и на беспутного братца, да и на самого просителя. Как всё некстати!
Знать бы Пушкину, что пройдут годы и шталмейстер двора Его Императорского Величества Пётр Беклемишев войдёт в круг его родственников! Точнее, свойственников, и станет родным дедом Варвары Пушкиной. Будущей невестки поэта, должной в девичестве (по праву!) носить фамилию Беклемишева.
Взлёт и падение Петра Беклемишева
История та совершенно в духе XVIII столетия. Именно в нём и появился на свет Пётр Беклемишев, чью фамилию свяжут кровные узы с великими полководцами: князем Дмитрием Пожарским (его мать Мария Фёдоровна, урождённая Беклемишева) и фельдмаршалом, Светлейшем князем Смоленским Михаилом Голенищевым-Кутузовым (Беклемишевой была прапрабабушка Светлейшего Екатерина Фёдоровна). Замечу, историческая фамилия
