— Нет, я отлучился куда-то... За коньяком пошел. Этого времени ему хватило.
— Распили коньяк? — спросил Пафнутьев таким тоном, будто это сейчас было самым важным. Впрочем, вполне возможно, что это действительно было самым важным.
— Да, распили. Но о том, что он сделал с моей женой, я узнал, когда он уже уехал.
— И тогда вас посетили мысли насчет вот этих дел, — Пафнутьев кивнул на пистолет, лежавший на столе.
— Мысли насчет этих дел меня не покидали никогда, — отчаянно признался Вьюев. — Они всегда были при мне.
— И наконец представилась возможность...
— Не надо! — он махнул рукой. — Не надо мне клеить это убийство. Уж поверьте мне, я бы нашел способ сделать это совершенно неуязвимо. Так, что вам и в голову не пришло бы задавать мне вопросы и вообще встречаться со мной.
— А это возможно? Совершить убийство неуязвимо?
— Да! — отрывисто произнес Вьюев. — Да! — повторил он уже с вызовом, твердо посмотрев в глаза Пафнутьеву. — У меня было несколько вариантов.
— Домашние заготовки?
— Можно назвать и так.
— Поделитесь, — попросил Худолей, решив, что и он, наконец, может вмешаться в этот рискованный разговор.
— Ни за что! — усмехнулся Вьюев. — Это мои маленькие изобретения, они еще не запатентованы. Кто знает, с кем меня еще сведет судьба, — глядишь, и пригодятся.
— Отчаянный вы человек, — уважительно произнес Пафнутьев. — С куражом.
— Что вы хотите — предприниматель первого поколения. Мои дети будут осторожнее, мои внуки вообще станут законопослушными и исправными налогоплательщиками.
— Куда вы удирали ночью с чемоданом?
— Спасался, — пожал плечами Вьюев. — В доме труп. С покойником у меня отношения сложные. Можно сказать, больные. На каждом этаже — милиция, оперативники, эксперты... Надо бежать.
— Вы не убивали Объячева? — прямо спросил Пафнутьев.
— Нет, — быстро ответил Вьюев. — Не убивал, хотя...
— Слушаю внимательно.
— Хотя сейчас вот, за этим столом, этим утром, разговаривая с вами... Я начинаю об этом сожалеть. Если я этого и не сделал...
— Вы имеете в виду убийство?
— Да, разумеется... Так вот, если я этого и не сделал... то только по одной причине — я все еще надеялся получить с него деньги, все еще думал, что это возможно.
— Много денег? — невинно спросил Худолей.
— Тысяч двести.
— Долларов?
— Конечно. Для него это были не слишком большие деньги, так, средненькие... Как вы думаете, во сколько ему обошелся этот домик?
— Понятия не имею, — чистосердечно признался Пафнутьев.
— Наверняка побольше миллиона.
— Долларов? — охнул, как от удара, Худолей.
— Не тугриков же, — усмехнулся Вьюев.
— И в этот свой приезд вы поняли окончательно и бесповоротно, что денег с Объячева уже не получить? — спросил Пафнутьев, снова выходя на тему убийства.
— Да, понял. Но поймите — я не стал бы его убивать здесь, при таком количестве народа. Не стал бы. Но и скрывать не буду — я удовлетворен случившимся, мне ничуть его не жаль, и если я о чем-то действительно сожалею, так это о том, что уже никогда с него своих денег не получу.
Пафнутьев помолчал, склоняя по своей привычке голову то в одну сторону, то в другую, то к одному плечу, то к другому. Это производило такое впечатление, будто он выслушивал доводы то одной стороны, то другой; то сомневался, то отбрасывал свои же сомнения. Он не смотрел ни на Вьюева, ни на Худолея, чтобы они не отвлекали его от мыслей глубоких и проницательных. Пафнутьев водил пальцем по полированной поверхности стола, следуя за причудливыми узорами орехового дерева, и, наконец, поднял голову, встретился взглядом с Вьюевым.
— Что у вас в чемоданчике?
— Документы, — Вьюев нервно передернул плечами.
— Какие?
— Деловые... Разные. Договоры, расписки, обязательства.
— Все документы... ваши личные?
— Не только... Когда все это случилось... Я нахватал у Объячева... Какие подвернулись. Со стола, из сейфа...
— Сейф был открыт?
— Нет.
— Как же вам удалось проникнуть в него?
— Удалось.
— Я смотрю, у вас много домашних заготовок?
— Вы еще не обо всех знаете, — отчаянно заявил Вьюев.
— Поделитесь, — опять попросил Худолей.
— Как-нибудь при случае.
— С какой целью вы пытались похитить объячевские деловые бумаги?
— Я подумал, что с их помощью мне удастся доказать его долг и хоть что-нибудь вернуть.
— Подводим итоги, — сказал Пафнутьев. — Причины убить Объячева у вас были. Желание убить тоже имелось. Мысли убить Объячева вас посещали часто и настойчиво. Более того, вы не один раз задумывались над тем, как убить Объячева столь хитро и предусмотрительно, чтобы следствию и в голову не пришло заподозрить в этом злодейском преступлении именно вас. Скажите, гражданин Вьюев, я правильно все изложил?
— Да, совершенно правильно. Только в одном месте допустили ошибку.
— Какую?
— Вы назвали преступление злодейским. Это не так. Здесь нет никакого злодейства. Это был бы справедливый акт возмездия.
— Олег Игоревич... А вы никому ничего не должны? За вами никаких долгов не числится? Денежных, нравственных, товарищеских?
Некоторое время Вьюев с недоумением смотрел на Пафнутьева, потом усмехнулся каким-то своим мыслям, потер ладонями бледное после бессонной ночи лицо да так и остался сидеть, опустив голову.
— Понимаю вас, — наконец сказал он. — Согласен с тем, что вполне возможно кто-то мечтает лишить жизни меня и наверняка когда-нибудь лишит... Говорю же — предприниматель первого поколения. Все мы живем хорошо, но недолго. Но я не убивал Объячева.
— Кто, по-вашему, мог это сделать? Здесь, в этом доме, не так уж много людей, согласитесь... Вот вы, жена, красавица-секретарша, домработница, телохранитель...
— Бомж в сарае, — подсказал Худолей.
— Как, у него был личный бомж? — весело удивился Пафнутьев.
— Почему был? Он и сейчас есть. Отдыхает после хорошего виски.
— Два строителя, — подсказал Вьюев. — Вы с ними уже беседовали?
— Чуть позже, — сказал Пафнутьев, поднимаясь. — А вас прошу больше не убегать. Это производит дурное впечатление на следствие.
— Совершенно верно, — кивнул Худолей. — Приличные предприниматели так себя не ведут, — он осуждающе посмотрел на Вьюева. — Если, конечно, совесть их чиста и непорочна.
