видит и не чувствует моего замешательства, он словно ушел в себя, в свои воспоминания, и, судя по его напряженным плечам и глубоким затяжкам, это совсем не радужные мысли.
– Шестнадцать лет назад я жил в обычной семье. Хорошо, обычной для того района, где мы с тобой жили. Ты наверно, помнишь моих родных, – киваю, позабыв о том, что Лев сейчас меня не видит. Пусть. В данный момент я даже дышала через раз, боясь спугнуть момент его откровения. Потому что все предыдущие разы, когда мы заговаривали о нашем прошлом, он закрывался от меня, возводил каменную стену, а в глазах поселялась тоска. Но он быстро брал себя в руки, надевал маску серьезности или безразличия, и мы делали вид, что ничего не произошло. Сейчас же он заговорил сам. Лев хотел показать мне, что доверяет. Что открывает душу. А я не могла оттолкнуть его в такой момент, потому что мне было очень важно знать, что творится в его голове.
– Тот день, когда ты подарила мне этот медальон, – по движениям другой руки я понимаю, что он сжимает его в ладони, – стал для меня последним беззаботным днем. Тогда мое детство закончилось. На следующее утро машина с моими родителями и Ирочкой, направлявшимися на дачу, попала под КАМАЗ. Только знаешь, что странно: оказалось, что отец якобы был мертвецки пьян. В восемь утра. С учетом того, что он не пил ни грамма вот уже много лет. У него была страшнейшая язва и строжайшая диета. Да и дача наша была в другой стороне. А я…я остался дома, потому что играл за школьную команду по футболу, как раз должен был состояться матч с другой школой. Я уверен, что их убили, но только понять не могу, кому это понадобилось, и, главное, за что. Несмотря на то, что за последние годы работы в клинике я обзавелся связями, даже они не смогли мне помочь узнать заказчика и исполнителя. Он очень ловко замел все следы. Ты как-то спрашивала, как я жил все эти годы? Херово жил, Мадина. Спасибо дяде – он забрал меня к себе, терпел мои выходки и несносный характер. Я пошел по стопам родителей – выбрал медицину. После окончания ординатуры и работы в больнице я решил, что пора бы пробиться в этой жизни – горько усмехается. – Денег у меня не было, и я решил продать дом, в котором мы жили, я все равно так и не смог вернуться туда, переступить порог. Слишком больно, слишком тяжело. Я открыл свою клинику, казалось бы, вот оно счастье. Но кто-то там наверху, если он там есть, решил, что испытаний на мою голову выпало очень мало: фирма шла ко дну. Но в один момент на меня неожиданно вышел мой нынешний партнер, ты его видела в тот день в клинике, Арсений. Он предложил инвестировать в мое детище, но взамен попросил об одном «одолжении». Моя жизнь ничего не значила для меня тогда, мне нечего было терять. И я подписался на добровольное рабство. Меня все устраивало до определенного момента. До того самого, когда я встретил тебя.
Я молчу и, не отрываясь, смотрю в кружку с остывшим молоком. Я чувствовала, что прошлое для Льва – больная тема. Но он переступил через себя, через свою боль и доверился мне. Не какой-то другой женщине, которые у него наверняка есть, я более чем уверена, не психологу или кому-то еще, а мне. Девочке из его прошлого. И это понимание подтолкнуло меня сделать то, чего я боялась: рассказать о своих страхах и кошмарах. Потому что только после откровенного монолога Льва я поняла – доверие дорого стоит. И я начинаю говорить, глядя лишь в кружку с молоком, как Гарри Поттер смотрел в омут памяти, воскрешая воспоминания:
– Мой отец – лицемер и тиран. И так было всегда. Конечно, ни за что не поверишь, что он такой: он же так высоко ценит ислам, не пропускает ни один пятничный намаз. Но это только игра для окружающих, на публику. Театр, а мы в нем марионетки, которыми он ловко управляет. Моя мать поседела, когда ей не было и тридцати. Потому что она столько всего натерпелась от этого тирана: он убил мою сестренку, пусть и не прямо, но косвенно этому поспособствовал, он поднимал на нее руку, да так, что довел дело до внутренних травм и кровотечения, и моя мамочка лишилась возможности иметь детей, в чем он в последующем ее и обвинял. Я видела все это собственными глазами. Он не хранил верность моей матери и не потрудился даже этого скрывать, хотя он клялся моему деду уважать его дочь. Мурат Алиев – хозяин своему слову: захотел – дал, захотел – забрал обратно, – горько усмехаюсь, вытирая набежавшие слезы. – А когда я подросла, он добрался и до меня. Все эти травмы, Лев, его рук дело. А все потому, что я впервые в жизни сказала против слова отца. Я отказалась выходить замуж за человека вдвое старше меня. Отец договорился о браке, потому что, породнившись с Амирханом, он получит выгоду в бизнесе. Я всего лишь разменная монета в жизни собственного отца. Инструмент для достижения цели. А моя мать просто для статуса. Я могла бы согласиться на его условия в другой ситуации, чтобы сбежать от гнета и тирании в отцовском доме, но я слышала, что творит Амирхан с молодыми девушками. Я не знакома с ним лично, но просто так слухи среди прислуги не появятся. А я не хочу повторить судьбу своей матери. Ты спрашивал, кого я боюсь до ужаса, Лев? Кто живет в моих кошмарах, избивая меня или мою маму? Это мой отец. Я боюсь мужчину, который должен беречь и любить меня. Говорят, так ведут себя настоящие отцы по отношению к дочерям.
Я настолько ушла в собственные мысли, пока изливала душу мужчине, что не заметила, как он оказался напротив меня, присев на корточки. Я поднимаю на него растерянный взгляд, а он обхватывает мои ладони, которые все еще держат кружку, слегка сжимает их и тихо произносит, глядя своим гипнотизирующим взглядом прямо мне в душу:
– Ничего не бойся, Мадина. Я буду тебя беречь.
И я снова не могу сдержать слез. Потому что слова «Я буду тебя беречь» важнее пресловутых «Я тебя люблю». Любить можно все, что угодно: хорошую музыку, кино, свою собаку или что-то еще, тут список ничем не ограничен. А берегут обычно самое дорогое
