его рождения – сорок шесть, а родился он сразу после полуночи, на третью ночь после Рождества. Жизнь идет своим чередом. Вот городские кролики. Вот автобусы. Здоровые люди шагают и шагают. Им всё время что-то нужно. Каждое транспортное средство движется в своем направлении. Меня приглашают на разные мероприятия. Может, заодно с остальными знакомыми, а может, и нарочно: хотят показать мне, что еще помнят, что жизнь за пределами дома продолжается, течет дальше. Что бы ни произошло, всё идет как заведено – если тебя не задело. Вот и сегодня у меня два приглашения: на вернисаж и на открытие так называемого Парка художников. Он тянется вдоль той самой дороги, ведущей к больнице, к городу. С тех пор, как младенца выписали, нас навестила всего одна подруга. Линда, самая старая приятельница, еще с начальной школы. Видимся мы редко. Однажды вечером она без предупреждения позвонила в дверь: заскочила по дороге с работы. Вид у него совершенно нормальный, сказала она и протянула пару носочков с Суперменом для новорожденного и что-то в коробке для меня. Ох нет, прости! – тут же спохватилась она. Как он еще должен выглядеть? Сболтнула сдуру. Прости. Даже не знаю, что сказать. Помню, что ты терпеть не можешь, когда тебя утешают.
В коробке оказалась керамическая фигурка: женщина-ангел, склонившаяся набок, с большим золотистым сердцем в руках. Я купила ее в тот день, когда он родился – когда еще никто ничего не знал, пояснила она, краснея, и я была готова расцеловать ее за это.
После ее ухода я поставила статуэтку на подоконник – так, чтобы взгляд и жест были обращены к детской кроватке. На следующее утро, когда я поднимала штору, статуэтка упала на пол и разбилась – откололась голова.
Мама говорит: скажи спасибо, что у тебя так много друзей. Большинству такое и не снилось. Почти каждый день я перелистываю пачку приглашений. Вначале мне слали виртуальные объятья и россыпи сердечек. Человек пять, не меньше, посоветовали прочесть «Год магического мышления» Джоан Дидион – книгу о том, что происходит с человеком в период скорби. Наконец, кто-то сунул книгу в щель почтового ящика. Муж Джоан Дидион, Джон Грегори Данн, умер в возрасте 71 года от обширного инфаркта. У него на протяжении многих лет были проблемы с сердцем. Теперь Дидион живет одна, в пятикомнатной квартире с дощатым полом на Манхэттене, пьет минералку Evian, у нее погасший взгляд и живые белые цветы на столах. Книга вызвала у меня возмущение и сильное неприятие. Я думала: смерть партнера – ничто в сравнении с бедой, которая может коснуться ребенка. Позже я прочла, что дочь Дидион тоже умерла вскоре после Джона при странных обстоятельствах – но об этом в книге не было ни слова.
В другой раз знакомый прислал мне по почте редкий сорт шоколада. Ни открытки, ни записки. Коллега Клауса подарил чай с укрепляющими силы травами. Но и у друзей запасы терпения иссякают. Для здоровых болезнь – это миф.
Слишком рано для всего. Всё слишком хрупко, натянуто – новая кожа уродливей, шершавей прежней. Огрубевшая кожа – и снаружи, и глубоко внутри. Десны, язык, слизистые горла будто сменились новыми, незнакомыми. Недостаточно эластичными, как шрам в дуге аорты младенца. Как шов чуть ниже левой подмышки, который я обрабатываю с тех пор, как он вернулся домой: встаю ровно в семь, беру его на руки, несу через гардероб в ванную, открываю кран над раковиной, сливаю воду, пока не согреется ровно до тридцати семи градусов, провожу мокрой ладонью по шву, промокаю влажным полотенцем и, наконец, подставляю под струю душа – мягкую, но плотную. Потом вытираю. Как только он вернулся домой – и я вернулась, – мне дали напрокат американский монитор дыхания для новорожденных, который кладут под матрас: плоское электрическое устройство регистрирует дыхательные движения и их отсутствие. К нам больше никто не приходил. Никакие разносчики заразы. Я никого не пускала на порог.
На мой взгляд, рубец всё еще неровный, бугристый, на нем большие черные стежки. В одном конце узелок. Кожа наспех заметана под операционной лампой чем-то вроде обычной нитки. Младенческая кожа – как одежда на вырост. Шейте осторожно, не забудьте про складочки и припухлости.
Шипение респиратора. Тиканье минут.
Я все-таки достаю нарядную юбку, ее найти нетрудно. Она сама падает мне на голову, как только захожу в гардероб, прямо сейчас. На колготках дырки: у кончиков больших пальцев плюс широкая стрелка во всю длину правой икры. Получается сетка. Дзинькает эсэмэска от Клауса: Всё хорошо? Идем на ктк. Не забудь молоко <3
Имеется в виду «каток».
Молоко для кофе, на вечер.
Я натягиваю юбку поверх всей одежды – это легко, даже не жмет нигде – и под конец, сверху, забытый когда-то Ларой асимметричный свободный джемпер.
В один карман кладу бумажник. В нем – листок с записями из больницы. Как талисман. Ручку и крошечную больничную пижаму сую в другой карман, и еще ключ, потом захлопываю дверь и выхожу. В подъезде встречаю завязавшего алкоголика, который живет этажом ниже и любит объяснять, что делать, если встретишь в лесу волка, и какие части моего велосипеда пора заменить, а еще он называет иммигрантов финиками. Вот он стоит со своей маленькой белой собачкой и рассказывает, как ему пришлось вернуться в город из деревни, потому что сугробы намело такие, что собака не могла выйти пописать. Я вдруг вспоминаю, что забыла мобильный в прихожей, поднимаюсь по лестнице, отпираю дверь, беру телефон и заодно пару перчаток. В туалете лежит старый консилер. Я беру его и широкими мазками закрашиваю все шрамы.
Третий день у мамы дома я проспала десять часов без перерыва, провалившись в черноту, не запомнив ни одного сна. На четвертый решила, что иду на поправку и готова вернуться к себе. Мама уже уехала на работу и не могла меня отвезти, так что я села в автобус. Дорога вилась через знакомый редкий лес, мимо автозаправок, складов, забегаловок, автобусных депо, автомастерских, столовых, сетевых отелей. Посасывая мятные пастилки и глядя прямо перед собой, чтобы не укачало, я ни о чем не думала – просто выживала, выжидала, минута за минутой, час за часом. По дороге домой я зашла в аптеку, купила еще антибиотиков, антисептик для рук и большую упаковку защитных масок. Добрела до дома. Открыла дверь и вошла.
И там, на нашей большой кровати, лежал он, младенец, наряженный в колпачок. Было так холодно, пояснил Клаус; колпачок нашелся в шкафу, куда я сложила младенческую одежду братьев, а потом достала и перестирала, хотя к рождению первых двух
