ПАПИНО СЕМЕЙСТВО
Здесь меня всегда встречали хорошо — и Ольга Владимировна, папина жена, и её родители. Сводные братья были изрядно младше меня, Саня на шесть лет, Ваня вообще на одиннадцать, общаться нам было особо не о чем. Привет-привет.
Папа оказался дома. Удивился, что я так рано, начал за стол усаживать. Очень они хлебосольные, никогда не отобьёшься. «А, может, через силу?» — наш девиз. Шучу, конечно. Но фразочка ходовая.
Я вручила папе папку с рисунками. Он, конечно, сразу развернул. Подошла Ольга Владимировна, поинтересовалась — что это? Тоже пересмотрела варианты:
— А мне вот этот нравится! Смотри как оригинально.
Подошла баба Валя. Ей объясняли на словах, по причине почти полного отсутствия зрения. Но похвалила всё равно. Сделала строгое лицо:
— Саша, вы уж заплатите нормально, не обижайте ребёнка.
Ребёнок — это как бы я.
А дед Володя, глядя на меня сквозь толстенные плюсовые линзы очков, от чего глаза его казались огромными, чуть не во все эти очки, торжественно провозгласил:
— Ты, Оля, помни! Мы всегда тебя поддержим, не только отец — и я, и бабушка, и мачеха твоя.
На этом месте Ольга Владимировна сделала почти такие же огромные глаза:
— Я — мачеха⁈
Я удивилась не меньше, потому что мачехой никогдашеньки её не называла, по имени отчеству — да. Нормально, уважительно.
Все начали хохотать и обниматься, и всё-таки усадили меня пить чай. И я едва не просохатила время! Без пяти десять подорвалась, чуть не забыла свой пакет.
Побежала уже по лестнице, отец выглянул вслед:
— Доча! Когда заедешь?
— Ой, блин… Как с садиком рассчитаюсь — сразу к вам! Вы мне там просигнальте, какой выберете, ага? — и я понеслась.
Хорошо, тут идти пять минут. Если бодро.
НИ ДНЯ БЕЗ ПРИКЛЮЧЕНИЙ
Вовка сидел в коробу́шке остановки. В гражданке! Ну, не в военной форме, то есть. Джинсы, тёмно-серая футболка, кроссовки. Завидный жених, ты глянь!
А в руках у него…
— Ой, надо же, гранат! Какая прелесть! — я чмокнула его в щёку и вручила сумку, — Держи.
— Это что?
— Стратегическое планирование приятного отдыха. Перекус и сидушка. И гранат можно туда положить.
Мы пошли вдоль малолюдного пока пляжа. Трепались про всякое, что в голову придёт. Я время от времени кидала в воду камешки. Хотелось кидать, понимаете? А ещё хотелось скакать и хохотать, но я пока сдерживалась, на это силы воли хватало, ха. Ну ладно, почти хватало.
Вовка посмотрел на мои метательные упражнения и запустил несколько плосковатых камней блинчиками. Хвастался, конечно. Он вообще похвастаться любит, как, впрочем, большинство мужиков. В крови это у них. В чебурашках. В смысле — в генах.
Я из любопытства снова потрогала воду. Мамадалагая, как же эти люди здесь купаются??? Градусов пятнадцать, наверное. Атас двенадцать раз, прям как у Расторгуева.
Берег изгибался плавной дугой, упираясь в сопку. Здесь собственно пляж и парк кончался и переходил скорее в «лес вдоль воды».
Лесок этот состоит преимущественно из берёз — светлый, зелень яркая, прямо глянцевая. Тридцать семь лет назад это была верхушка здоровенной сопки, но теперь видимую над водой часть и сопкой-то уже не назовёшь. Скорее, пригорок. Уходя от пляжа в лесистую сторону, берег постепенно поднимается, образуя обрывчик метров пять высотой. Волна год за годом потихоньку подмывает берег, растущие на краю деревья наклоняются. Каким-то удаётся ухватиться корнями покрепче, и они растут дальше, глядясь в чистейшую Ангарскую воду. Какие-то не выдерживают такой борьбы и падают вниз. И их уносят волны. Такая вот несколько философичная размышлизма.
Мы прошлись вдоль обрыва почти до самой зимней канатной дороги. Вроде и недалеко, с километр, но… Целовались, конечно, когда народу рядом не было. Поэтому шли долго, целый час, наверное.
Потом повернули назад, забирая чуть повыше по сопке. Нашли симпатичное место, расселись на маленьком оранжевом покрывале. Красота!
Я развернула полотенце. Вот и стол, пожалста!
— Сегодня бутеры. А ножик есть, гранат почистить?
— Конеч-чно! — Вовка достал из кармана маленький складешок.
— Класс! — я передала ему хрюкт, вытащила кружки, разлила морс, развязала пакетик с бутербродами. — Я вообще предпочла бы пирожки, но вчера уже сил не было, а бабушка на дачу усвистала, новый дом инспектировать. Я из стряпни особенно перемячи люблю, ну те, кругленькие, с мясом. Прямо вкус детства. А ещё чак-чак.
— А чак-чак это что? — Вовка выложил на полотенце гранатовые дольки.
— Шарики такие из теста, маленькие как фасолинки, жареные в масле, залитые медовой карамелью. Но это больше праздничное, татарское, вместо торта. А из простой еды в детстве самое моё любимое было — жареная картошка с колбасой. Эта картошка почему-то такой вкусной казалась, вкуснее всего. Поставят перед тобой, она такая горячая, и молока дадут стакан прохладного — м-м-м… А у тебя?
Вовка ненадолго задумался.
— Ты знаешь, это, наверное, даже не просто блюдо, а… несколько ощущений сразу. Я маленький, лет пять. У деда в деревне. Бабушка ставит на стол большую тарелку с картошкой — картошка круглая такая, жёлтая, целая горка, и пар от неё идёт горячий, а рядом — горчицу в маленькой чашечке — собственного изготовления, на меду. Эта горчица такая острая, понюхаешь — слёзы ручьём потекут. Я смотрю — открывается дверь, отец заходит, а по полу морозные клубы разбегаются. И сало он кладёт на стол, солёное. А дед начинает резать — сало мороженое, режется с трудом и заворачивается такими стружками…
— Ой, как вкусно, аж слюнки побежали. Сала надо купить да посолить. С чесноком! Через месяц картошка свежая пойдёт. Молодая, с зеленью, с сальцем…
Он смотрел на меня с каким-то… удивлением что ли? А я уже мечтала, как мы наварим картохи — обязательно вместе! — достанем из морозилки солёное с чесночком, мёрзлое сало, и Вовка будет нареза́ть его тонкими закручивающимися стружками. И улыбалась.
— Какая же ты…
— Какая?
— Вкусная! — он сгрёб меня в охапку, и мы-таки завалились в траву, хохоча, а потом целуясь.
По тропинке, невидимые пока за деревьями, приближались люди. Или человек. В компании магнитофона, из которого орал Таркан (вот это «ой-нама щикадам, щикадам»). Мы сели, приняв порядочный вид. Я отряхивала с плеча прилипшие пушинки одуванчика и думала. Вот интересно мне: если люди идут так далеко — им тоже уединения хочется? Зачем тогда это орущее с собой тащат? Или типа для обозначения территории?
Компания прошла
