приподняла брови: «Что происходит?»
Торак покачал головой.
Ветер стих, тишину нарушал только храп спящих людей. Сквозь дыру для дыма виднелись далекие холодные звезды.
«Первое Дерево никогда не вернется, – сказала Даррейн. – Все, что осталось от Леса, скоро погибнет».
Она права? Разве может весь Лес умереть? Разве может Первое Дерево оставить их?
В одном из самых ранних воспоминаний Торак смотрел на переливающийся свет Первого Дерева. Он сидел у костра и слушал отца, который рассказывал о том, что корни Первого Дерева удерживают демонов в Ином Мире, а ветви оберегают племена длинными зимними ночами, когда Небесный Медведь заглатывает луну…
И теперь все зависело от невыполнимого обряда. Луна уже была в последней четверти, у них оставалось всего несколько дней, при этом они не нашли ни одного камня для четырех стрел. Что, если Гувач прав? Что, если единственная надежда – это снова отправить душу блуждать по Лесу?
Торак навсегда запомнил, как слышал Голос Леса. Он до смерти боялся и одновременно жаждал услышать его снова. Даже если исчезнет после этого навсегда…
Снаружи едва слышно заскулили собаки. Язык собак похож на язык волков, только проще. Торак сразу понял, что они напуганы. Что-то приближалось к убежищу.
Ренн опустила дудочку. Напряглась и прислушалась.
Послышался слабый свистящий звук, и он приближался. Затих… зазвучал ближе.
Даррейн проснулась, сидела с прямой напряженной спиной по другую сторону потухшего костра.
Гувач испуганно таращил глаза и часто дышал.
У Торака волосы на руках зашевелились.
Низкий потусторонний свистящий рык зазвучал громче, потом тише, потом снова громче… Но он неизбежно приближался.
Собаки заскулили от ужаса. В убежище все проснулись. Лица людей блестели от пота.
Гувач посмотрел на Торака и одними губами сказал: «Сдирающие Кожу».
Собаки внезапно умолкли.
Торак услышал, как кто-то идет по снегу к убежищу. Ступали тяжело, шаги были неровными, словно кто-то приволакивал ногу.
Ренн села рядом с Тораком и прижалась к нему плечом, он взял ее за руку. Пальцы у нее были холодными.
Снег скрипел совсем рядом с убежищем. Скрип стих. В убежище волнами проникал вонючий запах болота.
Ближайшая к Ренн с Тораком стена из оленьей кожи заскрипела и прогнулась, как будто на нее давили снаружи.
Ренн выдернула руку у Торака и подкралась к стене, прижала к ней ладони и, шепча заклинание, надавила.
В ответ – хриплый выдох, резкий и сильный, как порыв ветра. Ренн отшатнулась.
Кто-то ударил по стене, и от удара тряхнуло все убежище. Потом ударили по противоположной стене. Люди охали и стенали, громко заплакали дети. Удары обрушивались на убежище со всех сторон… а потом вдруг все прекратилось.
Снова шаги, но на этот раз они удалялись.
И снова этот потусторонний свистящий рев, Сдирающие Кожу уходили в темноту, и рев постепенно смолк.
Глава 11
Торак кивком подозвал Ренн: «Посмотри на это».
Ренн, морщась от звука собственных шагов, подошла ближе. За ночь снег подмерз, и наст скрипел под надетыми на башмаки плетеными шлепанцами, как будто Лес намеренно усиливал все звуки.
А теперь это – сосновая шишка в развилке метки куста можжевельника. На первый взгляд казалось, будто ее забыла белка или дятел, но на самом деле ее оставили намеренно – острие шишки указывало направо, и с нее срезали три чешуйки.
Торак уверенно сделал три шага по следу лося, за которым они шли, и увидел справа в подлеске ловушку. На уровне груди был натянут шнур из отбеленных сухожилий. Молодое деревце согнуто назад, на верхушке закреплено копье. Если бы он не заметил указывающую на ловушку шишку, копье пронзило бы ему грудь.
– Эта уже пятая, – заметила Ренн.
– И ни одна не предназначена для добычи, – зло сказал Торак.
Он наклонился, чтобы сломать ловушку, но Ренн его остановила:
– Если сделаешь это, они поймут, что мы здесь были.
Торак скрипнул зубами. Почему он сам об этом не подумал?
Ренн прикоснулась к его плечу:
– Ты как?
– Хорошо, – соврал Торак.
Боль под ребрами усилилась, она тянула его к священной роще.
После попытки Сдирающих Кожу ворваться в убежище Благородных Оленей прошло два дня. Больше они не возвращались, но угроза витала в воздухе. На следующее утро Торак отправился искать их следы, но, кроме пятен в местах, где ночевали собаки, ничего не нашел. Если бы у него хватило мужества, если бы он набрался храбрости и вышел из убежища, возможно, собаки остались бы живы…
Даррейн еще глубже погрузилась в себя и молча сидела под деревом-крышей. Но защитные заклинания Ренн произвели впечатление на Гувача и его друзей, и они за спиной вождя снарядили Торака и Ренн для предстоящего путешествия.
Больше всего времени отняла маскировка под Избранных: штаны и башмаки перевязали крест-накрест полосками выбеленной сыромятной кожи; сплели повязки для нижней части лица, скрывающие пар от дыхания; и под конец измазали их смесью из пепла, мела и жира и нарисовали углем черные полосы на лице и одежде.
Когда с маскировкой закончили, Гувач сморщил нос:
– С расстояния они еще могут принять вас за своих. Но вблизи у вас нет шансов.
На прощание он передал им небольшой мешок с сушеными грибами и предостерег:
– Держитесь подальше от Деревьев Смерти, особенно если у покойника съедена голова. Сдирающие Кожу охотятся за глазами, языками и мозгами. Мы не знаем почему.
Волк скрылся в Лесу, и они не видели его с рассвета, когда ушли от Благородных Оленей. Его воротило от маскировки Торака и Ренн, Волк не понимал, почему они хотят стать похожими на тех, кого он называл «Белые Бесхвостые».
Тораку тоже было тошно от всего этого – мел стягивал кожу, как будто она превратилась в древесную кору, а покрытые пеплом лицо и волосы Ренн делали ее похожей на призрака из теней и снега.
Когда Гувач предложил нарисовать у нее на лбу след медвежьей лапы, как у Избранных, она, в отличие от Торака, наотрез отказалась.
– Прошлым летом я опозорила свое племя, когда нанесла поверх нашей метки чужую. Больше я такого не сделаю. И почему это должна быть лапа медведя?
Гувач не ответил, было видно, что даже от упоминания об этих существах ему стало не по себе.
Сосны перешептывались на ветру и временами сбрасывали снег на капюшон Торака.
– Ты сам на себя не похож, – тихо сказала Ренн.
– Ты тоже, – отозвался Торак и, стянув рукавицу, прикоснулся к невидимой из-за маскировки родинке в уголке ее рта.
Ренн криво улыбнулась и на
