пленителей. Сын владельца замка был, попросту, впечатан в землю ударом жуткой силы, легко переломавшим его тонкие кости. С низким и тусклым звуком шестопер сокрушил свод черепа, за секунду выбив жизнь из отпрыска ненавистного суверена. Мужчина стоял, и от выходящей злобы крылья его носа поразительно расширились, став похожими на жерла двух миниатюрных вулканов — Траверс мог биться о заклад, что датчик температуры, установленный там, начал бы зашкаливать. Патфер перевел невыносимый взгляд на Сокура и бросил ему приказ таким тоном, что лишил пораженного охранника не только воли к сопротивлению, но и голоса:
— Раз ничего не можешь — держи.
Траверс испытал облегчение, когда Ральф принял решение удалиться от места, омраченного началом работы жуткого конвейера смерти. Последнее, что предстало их взору — посмертная пляска подростка с проломленной головой. Конвульсии заставляли тело выбрасывать ноги в омерзительном ритме, в то время как пальцы убитого заходились в партии по клавишам невидимого инструмента. Ральф с Траверсом могли спокойно созерцать растерзанную плоть, умасленную потеками крови и остальными пугающими декорациями, сопровождавшими древние сражения, но… Предок и потомок сходились в одном — действительно страшным являлось то напористое и монотонное сокращение мышц, что придавало умирающим или только что погибшим невыносимое сходство с неисправным механизмом. Живым механизмом, системы которого упорно отбрасывают любые сигналы о собственной смерти, продолжая функционировать, угасая. Траверс неоднократно слышал от дейнезианцев, что обычный человек изначально является биороботом для освоения определенной жизненной среды, и все же, видеть ритмичные человеческие конвульсии всегда становилось испытанием.
Остальная часть замка также не знала покоя — войско старательно искало трофеи, пытаясь не только обогатиться, но и возместить убытки Гильдии, понесенные от нападения на обоз и наем роты Альбузара. Держатель отряда не питал желания наслаждаться кровавым зрелищем, смакуя подробности однообразных смертей, поэтому Ральф без труда нашел Вольту стоящим на покосившейся крепостной стене. Поглощенный непростыми размышлениями, Альбузар, тем не менее, хранил внимательность, быстро заметив приближение Вейссера. Ободрившись, держатель роты встретил Ральфа вопросом:
— Ну что, северянин, как тебе битва? — несмотря на задорный тон, глаза невысокого мужчины выражали великую усталость.
— Не обижайся, командующий, но это не сражение, — Ральф слегка покачал головой, сообщая своим словам дополнительную убедительность, — Так, местная суета…
— Ого, да ты знаток… Ладно, северянин, — в голосе Альбузара поселились издевательские нотки, — Раз так, расскажи, что в твоем понимании НАСТОЯЩЕЕ сражение.
— Что ж, это не сложно, — буднично молвил Вейссер…
Волна фантастически яркой памяти, вырвавшейся из глубины разума Ральфа, буквально, сбила с ног сознание Траверса, погрузив его в солнечное утро одного из бессчетных дней прошлого Вейтендайля. Предок уверенно стоял среди взволнованных мужчин из городских ополчений, объединенных угрозой с севера — возвышавшиеся впереди великаны в архаичной броне снова сошли с причудливых кораблей. Ральф, как и подавляющее число жителей Вейтендайля, никогда не задавался вопросом, что так влечет сюда безжалостных незваных гостей, чей разум и мотивы оказывались совершенно чуждыми для обычного человека. Уже которое поколение прибрежная полоса благодатной страны оставалась незаселенной — лишь трава, без устали водящая дружбу с морским ветром, служила пристанищем для сонма насекомых. Угроза налетчиков с дальнего севера оказывалась слишком велика. Предки нынешних вейтендайльцев сумели побороть соблазн жить у кромки моря, выставив десятки небольших замков, где ныне находились родовые гнезда настоящих рыцарских фамилий. Сейчас именно эти достойные мужчины в полных доспехах сияли путеводными маяками для боевого духа и стойкости всех остальных защитников. Посвятив жизнь достижению мастерства в сражении с невероятно физически сильным противником, фамильные рыцари выступали лидерами ополчения каждый раз, стоило омерзительным кораблям показаться на серой кромке горизонта.
Позади Ральфа стоял Швабс — парень впервые находился на поле сражения в качестве военного слуги, и непрестанно перебирал пальцами по древку длинного топора, будучи не в силах справиться с обуявшей его нервозностью. Однако Ральф не мог винить давнего спутника — перед таким противником легко мог струхнуть и куда более тертый солдат. По меркам прошлого Твердыни, жители Вейтендайля считались весьма рослыми — сытость, веками укоренившаяся за Северным Каналом, позволяла людям достигать физических кондиций, уступающих, пожалуй, лишь жителями долин среди южных гор. Однако любой северянин довлел над тщедушными в сравнении с ними защитниками двухметровой грудой мускулов, жира и доспехов из дрянного железа. Дабы иметь возможность низвергнуть такую злобную тушу оземь, воины Вейтендайля использовали могучее древковое оружие, одинаково хорошо пробивающее пластинчатые доспехи знати с равнины южнее, и с аппетитным хрустом ломавшее толстые кости морских налетчиков. Подтверждая давние традиции военного ремесла своей родины, Ральф успокоил сильные руки на древке массивного хальберда, неслышно тянувшего песнь зова крови внутри стальной боевой части.
Покой Ральфа был обусловлен не только принятием доли городского рыцаря — годы тренировок выковали характер и уверенность в бою, что теперь отзывалось мерным биением сердца, отвергавшего предательскую панику. Траверс, способный полностью погрузиться в ощущения предка, неожиданно сравнил данное состояние с безусловным подчинением коллективных насекомых феромонному призыву королевы. Пьянящие сигналы из самой низкой, животной прослойки естества, заставляли сотни мужчин безропотно и покорно формировать непреодолимый строй для защиты родного «улья». Возможно, светлые умы и задавались мучительным вопросом, что с такой фанатичной настойчивостью ищут здесь северяне, раз в несколько лет собиравшиеся в безнадежные налеты, кои всякий раз оборачивались сотнями изувеченных трупов с обеих сторон. Свет тех разумов тонул в бликах полированной стали доспехов, не позволяя достичь истины — так было заведено испокон веков.
Ни разу поле предстоящей битвы не слышало рассудительных речей, что истекали от послов обеих сторон, пытавшихся предотвратить эту заведенную до предела круговерть кровопролития. Уроборос всякий раз начинал пожирать окончание собственного тела, и строи сходились — острые наконечники пик хищно подрагивали, предвкушая упругую, но такую податливую человеческую плоть. Виток спирали извечного противоборства миновал, и северяне двинулись на плотный строй защитников Вейтендайля — лес древок наклонился вперед, ограждая смелых мужчин от животной агрессии чужаков. Нападавшие не знали «правильного» строевого боя, хаотично устремляясь на врага. Упивавшиеся своей мощью дикари надменно считали всех южан ничтожными дохляками и наслаждались, когда их булавы крошат шейные позвонки и обрушивают плечевые кости десятками осколков. Огромные мужчины, облаченные в длинные кольчуги из крупных и непривычно мягких колец, слишком быстро теряли выносливость, поэтом главной задачей вейтендайльцев являлось сдерживание первого натиска — дальше будет легче.
Хальберды стремительно опускались на шлемы врага не жалея древок — в скоротечном бою с настолько опасным противником шанс нанести второй удар мог не представиться. Дрянное железо примитивных шлемов, которые бы побрезговали носить и нищие ополченцы Кельдхоффа, не спасало северян от мощи закаленных топоров, с
