воскликнул Дызма, — для этого не нужно креста и клятвы!
— Клянись!
Стржембош повиновался.
Казимир дрожащей рукой протянул ему уже написанное и запечатанное письмо.
— Садись на коня, поезжай в Яблонную, отдай письмо в собственные руки моему брату Карлу и привези мне ответ.
Изумленный Дызма взглянул в глаза говорившему, но не посмел ответить.
— Ни одна душа не должна знать, куда ты едешь, — понял? Король так торопился, что тут же толкнул его к двери.
— Поезжай!
Все должно было происходить в величайшей тайне, но спустя полчаса, когда Бутлер приехал из Варшавы с донесениями, Казимир не сумел скрыть от него своего поступка.
— Знаешь, — сказал он, отводя его к стороне, — знаешь, я сделал глупость или разумный шаг: надоела мне опека королевы и канцлера и захотелось самому что-нибудь сделать.
Бутлер, ждавший неумелость своего государя, всплеснул руками.
— Я написал письмо Карлу.
— Но еще не послали его? — тревожно спросил староста.
— Alea jacta est… письмо послано, — отвечал Казимир, расхаживая по комнате. — Ежели Карл и на этот раз не согласится, то на моей совести не будет упрека.
Бутлер молчал. Это был ложный шаг, что всего хуже, учиненный самовольно, без ведома королевы и канцлера, что могло их задеть. Радзивилл не заслуживал, чтобы его обходили. Но король был до того угнетен своим бессилием и бездействием, что предпочитал сделать ложный шаг, лишь бы выйти из этого положения.
Между тем обстоятельства сложились гораздо удачнее, чем можно бы было предполагать. Братское письмо Казимира, не лишенное даже нежности, явилось в минуту окончательного смущения и упадка духа князя Карла.
В этот день князь Заремба проговорился ему, что его обещание сесть на коня было встречено смехом. Спокойные дни, проводимые над благочестивыми книгами, в саду, в ухаживании за цветами, пришли на память епископу. Он начал спрашивать себя, зачем ему эта корона, этот терновый венец, облитый кровью? Смутился, бросился на колени, начал молиться, заплакал.
Темперамент у него всегда был бурный, только искусственно подавленный, и решение отказаться от кандидатуры явилось, как взрыв. Он хотел лучше уступить брату, чем поддаваться настояниям своих партизанов.
Стржембошу было приказано подождать.
Ответ Карла был краткий и торжественный. Это не было письмо соперника, а крик больной христианской души. Епископ не ставил даже никаких условий.
Стржембош, получив ответ, поспешил с ним в Непорент, а тем временем ежедневные гости стекались в Яблонную и находили двери запертыми. Им говорили, что князь Карл нездоров и не может никого принять.
Высоцкий, который с утра дожидался денег, потому что в гостинице чаны и лари были уже пустехоньки, получил сухое приказание запереть гостиницу и… положить конец всему. Тщетно он добивался приема у епископа. Капеллан со слов последнего подтвердил приказ.
В Непоренте Бутлер с беспокойством поджидал Стржембоша, а что творилось с Яном Казимиром, поймет лишь тот, кому случалось наблюдать подобные характеры и темпераменты.
Он то бросался на колени с горячей молитвой перед образом Червенской Божьей Матери, то вскакивал, ходил, гонял слуг, пил воду, вино, прохлаждал себя, потом, чувствуя дрожь, согревал. То призывал к себе кого-нибудь, то прогонял его. Клетку попугая, кричавшего: «Пошел прочь!», закрыли чехлом, карликам пришлось забиться в угол.
Прибытие Стржембоша, который вошел в спальню с письмом, чуть не вызвало обморока. Король взял письмо, положил на стол и, не стесняясь присутствием придворного, преклонил колени для краткой молитвы. Бутлера не было в комнате. Потом он взял письмо, сломал печать, пробежал, радостный крик вырвался из его груди.
Он обратился к Дызме:
— Спасибо, ступай отдохни!
В эту минуту вошел староста и с удивлением увидел изменившееся лицо короля.
Казимир высоко поднял письмо брата.
— А что? — крикнул он. — Я ни к чему не годен? А? Нуждаюсь в няньках? Видишь, без их помощи столковался с Карлом.
— Так поздравляю ваше королевское величество, — ответил Бутлер, — но что правда, то правда! Шаг оказался очень удачным, но если бы старания канцлера и королевы не подготовили князя Карла…
— Оставь меня в покое! Это мой собственный первый триумф! — возразил король.
— Которым, однако, надо поделиться с Радзивиллом и королевой, чтобы не оттолкнуть их.
— Я сам хочу от них отделаться! — перебил Ян Казимир. — Не учи меня!
Бутлер замолчал. Вспышка своеволия и проявление самостоятельности были уже совершившимся фактом; староста предвидел их последствия, но знал своего государя, увещевать которого в первую минуту такого настроения было бесполезно. Бутлер знал, что дело, так дерзко начатое, не могло сразу остановиться.
Король не известил, как бы следовало, о своем соглашении с братом ни Радзивилла, ни королеву. Совершенно обошелся без них, хотя мог предвидеть, что это будет поставлено ему в вину. Вместо того пригласил Казановского, Оссолинского, Денгофа и некоторых других помочь ему в окончательном соглашении с братом.
Накануне дня святого Мартина (10 ноября) канцлер литовский так был занят делами, своими и сеймовыми, что не виделся ни с королевой, ни с Казимиром, и не предполагал, что дело может быть кончено без него. Он сознавал себя необходимым и не предвидел такой прыти со стороны короля.
Мария Людвика тотчас была тайно уведомлена о примирении братьев и, зная натуру Казимира, поняла, что он хотел показать этим способом свою самостоятельность. Она с усмешкой приняла это известие и хладнокровно отдала надлежащие распоряжения.
Тем временем в Непоренте все находилось в напряженном, возбужденном, тревожном состоянии. Казимир, как всякий, кто чувствует себя слабым, хотел вполне использовать этот неожиданный Успех, сделать его блестящим и солидным доказательством своей энергии и способностей.
Набожный князь Альбрехт в день святого Мартина выходил из костела и собирался сесть в коляску, когда стоявший тут же Денгоф спросил его, поедет ли он в Яблонную вместе с ним или позднее.
— Сегодня я не собираюсь в Яблонную, — ответил канцлер.
— Как же так? Ведь вы должны принимать участие в нашем посольстве? — воскликнул Денгоф.
— В каком посольстве? Не знаю о нем, — сказал, пожимая! плечами, Радзивилл.
— Может ли быть? — изумился Денгоф. — Но вы же знаете, что король шведский столковался с братом, что князь Карл отказался от кандидатуры, а нас просили сговориться с ним насчет условий, после чего король сам приедет в Яблонную.
Удивленный этим известием и жестоко оскорбленный им, канцлер стоял, точно окаменевший. Он, который всех больше помогал Казимиру, который все это подготовил, повлиял на королеву, объединил сторонников короля, умышленно забыт и обойден. Действительно можно было чувствовать себя оскорбленным таким поступком, но канцлер слишком хорошо сознавал свою силу, чтобы тревожиться и напрашиваться. Оправившись через минуту, он равнодушно сказал Денгофу, что сегодня занят и не может не только ехать в
