ЕВРОПЕ И ПРИМЕР НАЦИСТСКОЙ КУЛЬТУРЫ».
Я знаю официальные цифры, что более шести миллионов евреев погибли в различных концентрационных лагерях, лагерях смерти и гетто, созданных нацистами. Но, основываясь на собственном опыте, я чувствую, что общее число погибших было больше.
Бывшие узницы Берген-Бельзена готовят еду на кострах, используя в качестве топлива обувь погибших
Теперь, когда Берген-Бельзен для нас закончился, люди беспокоились о возвращении в свои дома. Некоторые даже не хотели возвращаться на родину. Так было с заключенными из стран Восточной Европы, таких как Польша. Теперь там не было войны, Германия больше не оккупировала эти территории. В Польше и других странах установилась советская власть, которой многие боялись. Заключенные опасались, что вернутся домой и снова попадут под власть авторитарного режима. Лишатся свободы, о которой так мечтали. Раздумывая об этом, многие рассматривали в качестве альтернативы иммиграцию в Палестину, несмотря на ограничения, введенные британскими властями.
Когда я очнулась от комы, меня перевели в госпиталь в городе Целле, неподалеку от Берген-Бельзена. Там я могла спокойно готовиться к тому, чтобы начать новую жизнь. В госпитале меня посетил другой высокопоставленный британский солдат, пожелавший встретиться с выжившей «англичанкой». Леонард Берни, вероятно, имел к этому какое-то отношение.
Теперь я была свободна и собиралась отправиться домой. Вернуться в Голландию, в свою страну. Правда, я не знала, что меня ждет в будущем. Мой отец умер, и я понятия не имела, где мои мать и брат. Даже не знала, увижу ли я их когда-нибудь снова. Несмотря на лечение, мое здоровье было еще не очень хорошим. Организм оставался крайне ослаблен. Я спрашивала себя, смогу ли я когда-нибудь вернуться к нормальной жизни.
8. Назад в Голландию
Третьему рейху действительно пришел конец. Уже с весны 1945 года мир приспосабливался к новому порядку, хотя официально война не закончилась до сентября, когда капитулировала Япония.
Гитлер не захотел сдаваться союзным войскам. Но понимал, что избежать поражения не сможет. 30 апреля 1945 года они укрылись в бункере с женой Евой Браун и покончили с собой. Гитлер выстрелил себе в голову, а его жена выпила яд. После обнаружения их тела облили бензином, затем подожгли. Такова была судьба человека, стоящего за величайшей резней в истории, совершенной против тех, кто не принадлежал, по его убеждениям, к «чистой арийской расе».
Я покинула территорию Германии и вернулась в Голландию, полная противоречивых чувств – тревоги, страха и глубокой печали. Было странно возвращаться в родные края после всего, что произошло. Мне казалось, много лет прошло с тех пор, как наша жизнь перевернулась.
Я не знала, какой будет моя жизнь в Голландии и что я там увижу. Вероятно, страна пережила множество актов разрушения, как это было в большинстве европейских стран во время Второй мировой войны. Голландию освободили от немецкой оккупации в начале мая 1945 года. Перед этим, в конце 1944 года, на страну обрушилась очень суровая зима. Лишения военного времени не дали ее пережить – тысячи людей умерли от голода, холода и болезней. Эта эпоха известна как Хонгервинтер («Голодная зима»).
Меня ждало еще много трудностей. Я находилась в особо тяжелом положении: я не знала, что случилось с моими матерью и братом, у нас больше не было дома (он был конфискован у нас сразу после депортации), и мое состояние здоровья пострадало от этих месяцев борьбы за выживание. Но я должна была жить дальше.
Из-за моего слабого здоровья я была доставлена в Голландию на самолете британских ВВС вместе с небольшой группой людей, состояние которых было похоже на мое. Власти понимали, учитывая состояние нашего здоровья, что мы не переживем поездку на поезде.
Эта дата записана в моем паспорте, который я храню до сих пор: 24 июля 1945 года, день моего возвращения на родину. Меня отвезли в Эйндховен, на юг Голландии. Поместили в католическую школу, временно реорганизованную для приема выживших. Но мое пребывание там оказалось очень недолгим. Людям, руководящим школой, не нравилась идея приема бывших заключенных. Они хотели избавиться от всех нас к началу учебного года. Именно там я начала понимать, что голландцы не слишком хотят помогать нам.
После краткого пребывания в Эйндховене меня перевели в Сантпорт, расположенный ближе к Амстердаму. Там я жила в санатории, который реорганизовали для приема выживших в концлагерях. Здесь я проведу следующие три года своей жизни в Сантпорте. Я была снова заперта вместе с другими людьми. Правда, на этот раз я выздоравливала и жила нормальной жизнью.
Санаторий располагался в очень живописном районе. Здешние красота и спокойствие были типичны для сельской местности вдали от суетливого центра Амстердама. Я помню коз, которые часто прибегали, чтобы украсть нашу еду. До сих пор слышу шаги тех коз, резвящихся вокруг здания, будто это было вчера. Дома у меня, конечно, не было, но как хорошо уже не быть в концлагере!
Когда я впервые прибыла сюда, меня поместили в импровизированный лазарет. Моя кровать стояла на балконе между двумя окнами. Одно окно протекало, поэтому мы старались так расположить кровать, чтобы, с одной стороны, она не промокала, а с другой стороны, располагалась в светлом месте.
Хотя у меня больше не было тифа, теперь мне предстояло бороться с другими болезнями: туберкулезом и плевритом. Эти две болезни повлияли и на мои легкие, и на мое дыхание. Из-за туберкулеза я чувствовал себя очень усталой и слабой. Мне приходилось большую часть времени оставаться в постели. Быстрого лечения туберкулеза не существует, именно поэтому я так долго пробыла в санатории.
Мне было тревожно. Я не могла ни начать нормальную жизнь, ни даже попытаться узнать, что случилось с моими близкими. Живы ли моя мать и мой брат? Найду ли я хоть часть своей семьи? Я была полна решимости узнать больше о том, что с ними случилось.
После ликвидации лагерей по Европе хлынул интенсивный поток людей. Одни пытались попасть домой, другие искали место, где можно было бы начать все сначала. Большинство из них хотели, прежде всего, воссоединиться со своими семьями. Красный Крест прилагал огромные усилия для передачи информации людям, чьи родственники умерли, в некоторых случаях им даже удавалось определить дату смерти. Но это были миллионы людей, что погибли во время Второй мировой войны. Шесть миллионов из них были евреями. Представьте, как проблематично было найти родных в этом хаосе… Европа еще только пыталась вернуться к нормальной жизни.
Пока одни старались забыть, другие хотели
