золотыми прядями еще не седеющих волос, почти без чувств опускается на стул.
— Зина, девочка моя, что случилось?
Он схватился со стула и бросился к холодильнику за сердечными каплями.
— Скорую! Миша, нужно срочно вызывать «Скорую»!
Михаил Петрович дрожащей рукой пытался отсчитать жене двадцать капель валокордина, но, как назло, от долгого неупотребления носик капельницы был забит осадком. Плюнув с досады, Михаил Петрович открутил крышку и налил, в первую попавшуюся под руку чашку, лекарство и воду, не заботясь о соблюдении правильных пропорций. Налил и протянул жене. Та отшатнулась.
— Мишка, пей сам, не выдумывай!
— Мне-то зачем?!!
— Так рука же болит!
— Болит! И что?!!
— А мне Клара только вчера вечером говорила, что раз левая рука болит — это к инфаркту! И надо же, как во время предупредила!
Опешивший от неожиданности Михаил Петрович с размаху поставил чашку на стол и, к ужасу Зинаиды Васильевны, сказал о ее сестре Кларе очень нехорошие слова.
— Зина! — продолжил он, уже успокаиваясь. — Мне Курочкин, растяпа, вчера по левой руке доской так дал, что я думал плечо мне выбьет. Но синяком обошлось. А тут, понимаешь, я во сне на левый бок повернулся. Она и заныла. На, смотри, если не веришь!
Михаил Петрович повернулся к жене левой стороной. Рука повыше локтя припухла и наливалась синевой.
Зинаида Васильевна заплакала и сказала счастливым голосом:
— Ну, ладно, давай мне капли. Не пропадать же им.
Тимка проснулся рано, прислушался и посмотрел в окно. Шел дождь. Шумный летний ливень. Дождевые струйки то барабанили по подоконникам и балконным навесам, то прибивались ветром к оконным стеклам, стекая по ним потоками. Строптивый ветер заставлял деревья клониться к земле, и старые березы за окном, подчиняясь ему, неодобрительно покачивали мокрыми прядями из мелких ветвей и листьев.
Из ванной доносился шум воды и покашливание Трубникова. Тимка заглянул в гостиную. Кожаный диван был сложен, а на нем рядом с кейсом, поблескивая металлической чешуей, стальной питон браслета сжимал Командирские часы…
— «Бибигон!» — неожиданно для себя произнес Тимка и взял их в руки, — Подводная лодка «Бибигон»…
На пороге показался Трубников, вытирая полотенцем короткий ершик серебристых от седины волос.
— Зачем ты снял ремешок? — спросил у него Тимка, не здороваясь. — Он же красивый был! Вот тут заклепка и чайка…
— Буревестник, — поправил Трубников. — Доброе утро, сынок! Так перетерся ремешок. Но я его не выбросил. Приедешь домой — найдешь.
— Но часы ведь те же самые, да?
— Так точно. Раритет, можно сказать. Им лет тридцать. На них ни стали, ни золота не пожалели… Современные, ничего общего с такими часами не имеют. Разве что название. А на прочность ты их сам проверял: и в ванне топил, и с веранды бросал.
Трубников улыбнулся.
— Если не возражаешь, — продолжил он, натягивая рубашку, — я за кофе сбегаю. Магазин тут же в доме. А ты чайник поставь, похозяйствуй, в общем. Перекусим и наметим план действий.
Когда Тимка наливал воду в чайник, из гостиной послышалась «Желтая субмарина». Он вздрогнул от
неожиданности. Вовка, пока не уехал в свой Сургут, часто гонял по кругу все песни Леннона. Но это когда было! Тимка вошел в комнату и понял, что, звонит отцовский мобильник. Набрался смелости, взял его в руки, но ответить не решился. Телефон умолк. Однако, едва Тимка вернулся в кухню — засигналил опять, и Тимка решился:
— Алло! Вам кого? — сказал он как можно вежливей.
— Здравствуйте, правильно ли я набрал номер? — учтиво ответил мужской голос. — Мне нужен Антон Семенович Трубников.
— Правильно. Только он за кофе вышел, скоро придет.
— Я его врач, а с кем, простите, имею честь разговаривать?
…. Я Тимур… Трубников, — назвался Тимка и прибавил. — А Вы морской врач?
— Скажем, военно-морской.
Тимка задержал дыхание, а потом решительно спросил:
— Значит Вы всех подводных капитанов лечите, да?
— Всех не всех, но некоторых пользую, — с иронией в голосе сказал собеседник. — Вашего отца, например.
— А капитана … — Тимка запнулся — Капитана К-19! Ну, Индиану Джонса, Вы лечили?
В трубке кто-то не то хмыкнул, не то крякнул.
— Мне, знаете ли, устав не позволяет иностранцев лечить, разве что в виде исключения. Так что с этой Индианой я не знаком.
Тимка почувствовал, что запутался и покраснел.
— Впрочем, — продолжил военврач. — Первого капитана атомной подводной лодки К-19 звали Николай Владимирович Затеев. Лечить мне его не пришлось, а знакомы были.
— А он тем же болел, чем и мой папа?
— Этого я еще не знаю, но мне известно, что Затеев после аварии на К-19 еще много лет во флоте служил и вышел в отставку капитаном первого ранга.
— И опять подводной лодкой командовал?! — спросил Тимка с тревогой в голосе.
— Нет! В море он больше не ходил, — ответил врач. — И еще, могу Вас уверить, что тех проблем, с которыми столкнулись на К-19, на атомных лодках уже не бывает.
— Но от чего же тогда подводники болеют лучевыми болезнями?
— Ну, это Вы у отца узнаете. А от себя я скажу, что мы в таких случаях успешно их лечим. Накопили опыт, так сказать.
— И долго надо лечиться?
— По разному. И знаете, у моряков ведь как? Чем больше близких людей ожидает их на берегу, тем легче их путь к причалу, тем скорее они возвращаются. Так что лечить Антона Семеновича мы будем вместе: я — в госпитале, а Вы на берегу. Обещаете мне помогать?
— Обещаю… — серьёзно ответил Тимка и добавил после паузы. — И чтоб я съел червяка!
— Что? Что Вы съели? — забеспокоился военврач, но тут
в коридоре хлопнула дверь.
— Папа! Папа! — позвал Тимка. — Тебе доктор звонит!
Отец торопливо взял трубку из рук Тимки, поблагодарил его кивком головы и вышел в другую комнату, прикрыв за собой дверь.
Тимка сел на диван
