о бале в американском посольстве. О том, как хозяева вечера устроили за сеткой, отделяющей оркестр, сад с живыми птицами. Я спешно подыскивал историю поинтереснее, полагая, что гражданин с железным гвоздем в черепе или налет на булочные вряд ли ее впечатлят.
– Были участники нашей полярной экспедиции на ледорезе, летчики, – слышал я. – Один китобой, очень незаурядный человек… вы не слушаете!
– Да вот размышляю, куда мне до китобоя!
Она засмеялась. На нас со всех сторон зашикали. Ребекка кивнула мне, и, поднявшись, мы пробрались к выходу. Уже закрывая дверь, под окрик лектора «Товарищи, внимательнее!», снова расхохотались.
– Дался вам этот китобой! – уже на улице, чуть покусывая губы, заметила Ребекка.
– Очень хочется вам понравиться, – признался я. – Но чем прихвастнуть, не придумал.
– Вам нет нужды ни с кем себя равнять. Определенно, в вас что-то есть. Полина это заметила сразу.
Остановилась. В полутьме, под фонарем, провела рукой по моему лицу. Я прижал ее пальцы к щеке. Горячие. Спокойно, без улыбки она предложила:
– Хотите, пойдем к вам?
Я представил железную фиалку в общежитии для холостяков на окраине. Она заметила мою нерешительность.
– Я шокировала вас? Предпочитаю обходиться «без черемухи». Не терплю излишнего лиризма и жеманства.
– Не в том дело.
– Понимаю. Некуда?
– Нет. Но дайте минуту подумать, я…
– Не нужно, есть подруга.
Дом я не запомнил, так – готическая громада на бульваре, с рожами, летучими мышами, масками. Начав раздевать ее, я собирал губами испарину с кожи. Впитывал тот самый запах ее тела и волос, терпкий, дурманящий. Уложил на диван, она что-то шептала, я не слушал. Прижал сильнее, целуя шею, губы. В ушах у меня так шумело, что казалось – в комнате гремит море. Остановился я, только услышав ее тихий стон и испугавшись, что причиняю боль. Но она не протестовала, гладила мои плечи, торопила.
После, когда мы спокойно, как старые друзья, пили кофе, который Ребекка ловко сварила на примусе, тут же, в комнате, я рассказал все, что узнал от Али.
– Вы Бакро, парфюмера, выгораживаете.
– А по-вашему, рассказ этой фабричницы, Али, не имеет значения?
– Почему же… Интересно. Но что ж вы хотите?
– Я собираюсь еще раз поговорить с сыном Кулагина. И обязательно нужно съездить к его жене.
– Их уже опрашивали, и не раз.
– Знаю. А кстати, зачем все же вы были в их квартире?
Она пожала плечами, поднялась, добавив, что «решается вопрос передачи квартиры Кулагина и личных вещей», и тут же прибавила, что ей пора домой. Провожать себя она запретила, но я несколько кварталов шел за ней, пока не увидел, как Ребекка свернула в арку двора. Сам не знаю, зачем?
Поздней ночью, сидя на крыше в общежитии холостяков, я вспоминал, как Ребекка согревалась под моими руками, как сильно притягивала меня к себе, постанывая, ни на минуту не закрывая глаза. Как гладил ее мягкий живот. Сжимал бедра. И все же это самообман. Словно короткое одеяло, только удалось натянуть его на голову, тут же мерзнут пятки… Днями я и не думал о Юлии Николаевне Захидовой, но воспоминание о ней сидело глубоко внутри меня, застряв, как пуля. Если не бередить, не беспокоит. Черт возьми, возможно ли так долго помнить женщину? Помнить так ясно, как если бы она стояла передо мной. Даже сейчас я мог бы набросать звездную карту родинок на шее и спине Юлии. Тогда, на фабрике, едва зашла речь о запахах, я сразу же вспомнил ее, особенный, аромат кожи и духов. Запах цветов померанца – горького апельсина, нежный и глубокий. Услышал как наяву ее смех, слова: «Эти духи выдали французскую принцессу [14], когда та пыталась бежать, одевшись крестьянкой, только представьте!»… Последнее письмо от Юлии я получил из Константинополя. Захидова писала, что они с мужем ждут возможности отправиться дальше, в Европу. Я был форменным глупцом, если надеялся на что-то. И все же знал, что никакая другая женщина не займет ее место.
22. Книги по всем отраслям знания
В учебниках истории категорически указывают, что в такой-то год такого-то месяца завершилась, к примеру, эпоха феодальной раздробленности и начался капитализм. Беда в том, что жизнь не подчиняется линейному графику исторической хроники. Новый порядок, изменивший орфографию, правила рождения, женитьбы и смерти, даже календарь и меню ресторанов, этот новый порядок вовсе не наступил в одночасье. В определенно советском государстве граждане продолжали зарабатывать как умели. Так, всю жизнь державший частную лавочку торговец кофе, под угрозой декрета о ликвидации его дела, сменил лавочку на лоток, который таскал по дворам. И только уж когда совсем прижала пята власти – растворился, оставив нам запахи кофе и специй. Отличная иллюстрация этой моей нехитрой мысли – московский рынок букинистов. Такого рода торговля не поощрялась. Но рынок работал как часы. Которые, кстати, тоже можно было бы найти на толкучке, что в некоторые дни стихийно разрасталась вокруг книжных рядов. Более того, часы эти, скорее всего, были крадеными.
На книжный рынок я ходил всегда один. Репа отказывался «лезть в живопырку эту», а я пропадал там при каждой удобной возможности. Перед поездкой к жене Кулагина как раз образовалось немного времени. Я нарочно выбрался пораньше, даже нашел себе оправдание. Мне как-то раз повезло именно на барахолке еще в Ростове раскопать револьвер, фигурирующий в деле. И вот, мало ли – наткнусь на булавку, пропавшую из кабинета директора. Мысли о ее пропаже кололи каждый раз, как думал о смерти Кулагина. Кто и зачем ее взял?
Камни мостовой сияли в лужах, как морская галька. Птицы галдели по-утреннему бодро. Бульвары проснулись. Старушка в драной мантильке вывела на утренний моцион такую же пожилую собачку. Пионеры шагали в школу. Совслужащие торопились на работу. Толкучий рынок начинался при подходе к памятнику ученому в мантии Оксфордского университета. Для очистки совести я прошелся мимо перевернутых ящиков и корзин. И на ящиках, и прямо на земле была разложена всякая всячина, от головки репчатого лука до мраморной грации без ноги, свернутых пальто, цветных гравюр в рамах, выклеенных из разноцветной бумаги, вполне приличной мебели и старых отрывных календарей. Ни следа вещей, имеющих настоящую ценность. Ясно, затея безнадежная, наивная – да и толкучих рынков в Москве гораздо больше, чем в Ростове. А уж мест, где можно избавиться от краденой или «неудобной» вещи!.. Задумавшись, я остановился, уставившись на пальто с воротником из каракуля. Продавец тут же развернул товар, предлагая немедленно примерить. Честное слово, я на пару минут попал под
