и взлететь, кот подпрыгнул, взмахнул крыльями и оторвался от земли. Он взлетел, взлетел над поляной, потом над лесом. Он летел все выше и выше, пока не достиг облаков. Увидев прогуливающуюся Лунную Кошку, кот громко запел свою Песнь Любовной Тоски. Он пел самозабвенно, паря рядом с Лунной красавицей на широких крыльях. В песне он рассказывал о своей великой любви, о равнодушии к нему прекрасной Лунной Девы, о своих мечтах соединиться с ней…
Лунная Кошка долго слушала его песнь. Но ее сердце осталось холодным и твердым, как камень. Его невозможно было растопить никакими горячими признаниями.
Наконец ей надоело преследование и песни серого, странного, крылатого кота.
— Я никогда не полюблю тебя, убогое создание! — сказала ему Кошка. — Неужели ты посмел надеяться на мою царственную снисходительность к такому ничтожному существу, как ты? Я отвергла любовь самого Огненного Кота! Даже он недостоин меня. А ты, земляной червь, посмел подняться ко мне в небеса и нарушить мой покой своим истошным воем! Пусть пасть твоя наконец сомкнется и превратится в мерзкий по своему виду клюв! Чтобы я больше никогда не слышала твоего отвратительного пения! Прочь отсюда, ничтожная тварь!
Лунная Кошка взмахнула хвостом и пасть кота скрючилась в загнутый острый клюв.
Испуганный кот поспешил укрыться от разъяренной Кошки в лесу, чтобы больше никогда не попасться ей на глаза. Мало ли что она еще захочет у него отнять!
С тех пор кот стал называться Уухом, потому, что сойдя с ума от горя, он стал безумно хохотать ночами над своей наивностью. Как и говорила Старшая Кошка Радуги, он потерял все и не приобрёл ничего, кроме способности летать. По-прежнему он вёл ночной образ жизни, питался, в основном, мышами и мелкими грызунами. У него остались кошачьи глаза, видящие в темноте и острые уши с кисточками. Он не стал немым. Нет. Пение его потомков и сейчас напоминает истошный крик кота, а потом они снова хохочут над собой, проклиная день, когда их прародитель полюбил Лунную Кошку. От горя они стали мстительными убийцами. Благодаря своим бесшумным крыльям они опускаются на жертву неслышно. И никто не может противостоять их цепким когтям и смертоносному клюву. За это их прозвали Тихой Смертью. Ооооо, да вы уже спите, мои герои…
…Я спал, крепко спал, несмотря на боль в раненом глазу. Мне снился серый кот с крыльями разноцветной бабочки, порхающий над летними цветами огромных размеров, высовывающий длинный язык и слизывающий с цветущих головок сладкий нектар. Он громко пел Песню Счастья, а мой отец, Солнечный Кот, прищурившись, смотрел на него одним раскаленным глазом, смеясь и покачивая солнечными усами-лучами. Серый кот умел летать и счастливо смеялся. А еще у него был обычный длинный кошачий хвост, которым он ловко рулил, кувыркаясь в полете…
Тоскует душа
Не по той, чей образ прелестный
Стал взору доступен,
А по давней поре, когда
Я еще никого не любил
(Фудзивара-но Тосинари)
ГЛАВА 11. Я — ВОЖДЬ!
…Я почти ослеп…
Я почти ослеп на один глаз. Правым глазом я видел тени и цветные пятна, но не было ни четкости изображения, ни возможности определить кто или что передо мной. Это была большая проблема…
Для охотника или воина потерять глаз — сродни потере лапы. Ты не можешь нормально и быстро ориентироваться в ситуации потому, что твой обзор ограничен. Ты вовремя не видишь опасность. Ты упускаешь возможную добычу.
Я стал таким. Ущербным. Как ни старались Мяу и Ма зализать и залечить мой раненый когтем Ууха глаз, он так и не стал нормально видеть. Внешне я почти не изменился. Глаз был на месте, но его затянула мутная пленка, как-будто перед ним постоянно находилась плотная завеса тумана, часто стелющегося над водой летними вечерами или ранним утром.
Я уже не страдал от боли, но переживал из-за своего несовершенства. Мяу успокаивала меня, говоря, что я остался так же красив, как и раньше, и никакая кошка в будущем не отвергнет меня из-за такой ерунды. И даже станет гордиться любовью воина, получившего рану в бою с Уухом Ужасным.
— Это большая честь иметь такого супруга, — твердила Мяу, вылизывая мои усы и уши. — Если бы ты не был моим братом, то я и не желала бы никого другого для себя! Ты мой герой, как и Мау! Вы спасли меня от страшной смерти в когтях Ууха. Я до сих пор дрожу, вспоминая тот жуткий день!
— Спасибо, сестра, — отвечал я, — но ты не понимаешь, что я теперь скорее обуза для вас, чем защита! Я не всегда увижу опасность и не всегда смогу поймать для вас добычу, потому, что стал одноглазым. Конечно, голова моя поворачивается в разные стороны, но я могу не успеть в следующий раз вовремя среагировать, когда тебе или Ма будет грозить опасность. Я очень боюсь подвести вас. Боюсь подвести Мау в бою, который всегда может начаться внезапно.
— Миу-миу, ты слишком требователен к себе, — мурча и вылизывая правую переднюю лапу, сказала Ма. — Помнишь кто твой отец? Он тоже одноглазый, но его свет согревает все, на чем он останавливает свой взор. И никто никогда не отвергал его, кроме Лунной Кошки. Но такова их судьба — вечно кружить в колесе времен, пытаясь догнать друг друга.
Ма, устремив сузившиеся глаза куда-то в пространство, так и замерла с поднятой лапой. Воспоминания о счастливых встречах нахлынули на нее…
…Пока я выздоравливал, на охоту ходили Мау и Ма. Они приносили не слишком много еды. Мау был нетерпелив, и часто просто спугивал присмотренную добычу, не выдерживая паузу до решающего прыжка. Ма учила его секретам охоты, но Мау хотел быть первым во всем и сразу. Превзойти меня, стать лучшим охотником и вождем нашей маленькой стаи. Я не обижался на него. Каждый стремится стать лучшим. В этом нет ничего зазорного. Тогда ты будешь иметь право диктовать остальным свою волю, принимать важные решения, все станут прислушиваться к тебе и чтить, как старейшину…
…Ма и брат ушли рано утром, оставив нас с Мяу охранять нору и долечиваться. Мяу быстро выздоравливала. Она окрепла, больше не чихала, приятно округлилась и расцвела, как цветут все молодые, достигшие полового созревания самочки.
Снега снаружи было много. Всю ночь мела метель, под кусты и деревья намело высокие сугробы, и выпавший снег был пушистым и белым, как перо гагары.
Мы вышли и вволю навалялись в снегу, купаясь в нем. Снег хорошо очищал шерсть.
