на него и ждут, что он теперь намерен предпринять, Пустовойт подошел к столу, взял было свой недопитый стакан, но тут же снова поставил его на стол, даже отодвинул и негромко, словно пытался убедить самого себя, заговорил:
— Он прекрасно понимает, что ему не дойти до метеостанции. Значит, что? Значит, он придумал что-то другое. Или ничего не придумал. Пытается держать марку… Не хотел бы я сейчас оказаться на его месте.
— А я бы хотел, — неожиданно заявил Голованов.
— Ну и что бы ты сделал? — заинтересовался Пустовойт.
— Пошел бы на метеостанцию. Думаю, это всех бы устроило.
— Почему? — спросил Веселов.
— Потому что до нее не дойти. Ни мне, ни ему.
— Не каркай, — вмешался Кодкин. — Лично я его сменщиком спокойно возьму. Ко мне, знаешь, какие ребята просились? Его бы взял. Стоящий мужик. Вы на него скопом, а он спать. Перед дальней дорогой самое то. Все, тоже спать отвалил. Тот еще сегодня денек образовался.
Он забрался на нары, устало вытянулся и почти сразу негромко засопел.
— Вы сказали, все будет хорошо, — подошла к Пустовойту Наташа.
— А что плохо?
— Как вы не понимаете? — не выдержав, почти закричала она. — Он же пойдет на эту проклятую метеостанцию!
— У меня тоже сложилось такое впечатление, — пробормотал Ефимов.
— Бабушкин, можно дойти до метеостанции? — спросил Веселов.
— Почему нельзя? — удивился Бабушкин.
— Вы сказали, все будет хорошо… — в голосе Наташи уже легко угадывались слезы.
— Мы от машины четыре часа добирались, — устало стал объяснять Пустовойт. — Пять километров, даже меньше — четыре часа. Насколько я его знаю, он всегда очень трезво оценивает ситуацию.
— Насколько я его знаю… — глядя на закрывшуюся за Зарубиным дверь, задумчиво, словно вспоминая, начал Голованов. — Правда, это было в прежние времена, не нынешние… Счастливое студенческое детство… Он никогда не мог соврать даже по самому пустяковому поводу. Мы этим ловко пользовались. Выбирали своим представителем и отправляли утрясать сложные вопросы и возникающие недоразумения. Он всегда говорил о том, о чем надо было сказать. Иногда мы думали, что он когда-нибудь обязательно погорит на этом своем далеко не всегда уместном правдолюбии. А он уходил все дальше и дальше. Ему верили, в этом, наверное, все дело. Выходит надо, чтобы хоть кто-нибудь говорил правду. Есть у людей такая потребность.
— Не философствуй, — оборвал его Пустовойт. — Любим мы порассуждать задним числом. А надо не рассуждать, а делать что-то. Де-лать!
— Бабушкин, ты всегда говоришь правду? — неожиданно спросил Веселов.
— Всегда говорю. Если неправду говорить, никто тебя потом слушать не будет.
— Он пойдет на метеостанцию, — всхлипнула Наташа.
— Ерунда, — уверенно заявил Пустовойт. — Нереально и бессмысленно.
— Если с ним что-нибудь случится, я умру, — изо всех сил сдерживаясь, чтобы не разрыдаться, — пообещала Наташа.
— Бабушкин, она умрет? — тихо спросил Веселов.
— Все, однако, умрут.
— Хорошо, давайте продумаем этот вариант, если вы все в него поверили… — как можно громче, в надежде, что его будет слышно и наверху, заговорил Пустовойт. Он даже подошел поближе к лестнице, по которой только что поднялся наверх Зарубин. — Предположим невозможное — он дойдет. Даст радиограмму, будет хорошая погода, прилетит вертолет. Беру, как видите оптимальное для него стечение обстоятельств. В пятницу он будет в Москве. А дальше что? Проект все равно зарубят, это уже решено. С участками все всплывет. Еще кое-что выяснится. Он, конечно, в этом не виноват, но его снимут. Это плохо. Очень плохо. Потому что руководитель и специалист он от бога. Лучше него никто не дотянет Чульмакан до кондиции. Нам всем тоже грозят, мягко говоря, неприятности. Это тоже плохо. Начнутся всякие комиссии, проверки. Инвесторы навострят уши. Как следствие, недопоставки, срывы, чехарда, всяческие неприятности. В результате — грандиозная незавершонка. Так что, как понимаете, оптимальный вариант далеко не самый оптимальный. Для всех без исключения. Согласны? Ну а если он не доберется, что гораздо более вероятно, и если с ним что-нибудь случится… А это, я бы сказал, неизбежно, тогда… Просто этого категорически не должно произойти. Он не должен даже шага сделать за пределы этого помещения.
— Силу будем применять, или как? — поинтересовался Веселов.
— Применение силы свидетельствует, как правило, о недостатке ума или о полном его отсутствии, — проворчал Пустовойт. Внезапная привычная боль в сердце остановила его на полуслове. Придерживаясь левой рукой за перила, правой он пошарил по карманам в поисках спасительной таблетки. Жестом попросил воды, запить. Ефимов торопливо зачерпнул воды, протянул кружку. Отдышавшись, Пустовойт продолжил: — В подавляющем большинстве мы уже пообщались с ним и общего языка, как я понял, не нашли. Осталась только Наталья Степановна… Теперь, Наташенька, только от тебя зависит, чтобы он отказался от этого опрометчивого шага.
— Ха-ха-ха… — грустно сказала Наташа. — Вы сами этому не верите.
Пустовойт подошел к ней, взял за руку:
— Ошибаешься — верю. Больше того — уверен. Он любит тебя.
— Если бы, — прошептала Наташа.
— Он привез тебе цветы. Значит, он знал, что ты здесь. Поэтому так рвался сюда. Он мог полететь в Москву, полетел сюда. В этом не было никакой необходимости. Зачем, спрашивается, он пошел на такой риск? Потому что знал — здесь ты.
— Перестаньте мучить её, вы!.. — закричал вдруг Голованов. Обычно мягкий его голос неузнаваемо изменился. Обычные насмешливость и ироничность вдруг сменились злобной раздражительностью, визгливой акцентированостью отдельных слов, вызванных, очевидно, полным неумением общаться в подобном тоне.
— Неужели ты еще не поняла? Он подставляет тебя, как ненужную пешку. Ты с самого начала была жертвенной пешкой в их подлой игре. Заранее продуманной жертвой. На случай, если что-то вдруг не так. Будешь уговаривать, плакать, просить. Вдруг клюнет, вдруг пожалеет. Тогда они его окончательно дожмут.
— Сядь на место! — в голосе Пустовойта тоже вдруг прорезались неожиданные железные нотки. — Ты-то чего суетишься? За два месяца не сумел уговорить, теперь нечего руками размахивать. Сказать, почему не сумел? К таким, как ты, женщины не приходят. Потому что ты никто, как и твой участок. Тебе скучно жить. Женщины это чувствуют на огромном расстоянии.
Неожиданно он стал на колени перед Наташей.
— Девочка моя! Прости меня, старую сволочь. Я действительно во многом виноват.
Наташа испуганно отступила от него.
— Вы с ума сошли! В чем… В чем вы виноваты?
— Я был уверен, что он тебя любит. Такую красавицу просто нельзя не полюбить. По Управлению слухи о вас со всех углов. А ему сейчас каждое лыко в строку. Знаешь, сколько у него недоброжелателей? Подавляющее большинство. Печенками чувствуют — не выжить им при нем. Они тебе, как не знаю чему обрадовались. Кардинальные перемены уже планировали. Доносы строчили во все инстанции. Я его
