о чем не спрашивал меня, не спрашивал даже, куда мы едем.
Он просто был рядом.
Спасибо и на том, Габриэль.
И у тебя нет никаких причин ревновать к Ваяну Балику Кунингу, ведь если я провожу с ним так много времени, то лишь потому, что он мне нужен. И вообще я, скорее всего, не стала бы столько ему рассказывать, не будь он так далеко. Вчера вечером я решилась поделиться с ним своими планами. Точнее, выложила, импровизируя от начала до конца, то, что пришло в голову.
— Ваян, должна вам признаться, я собираюсь снова посетить Амандину Фонтен. И Тома тоже. Это единственный выход, она больше не придет в мой кабинет.
— Зачем, Мадди? Что вы ей скажете?
— У меня есть отличный предлог. Она больна, на кладбище это просто в глаза бросалось, вся деревня могла заметить. Посетив ее, я всего лишь выполню свой долг.
— Мадди, вы не ответили на мой вопрос. Что вы ей скажете?
— Я собираюсь... ее предупредить.
— О чем предупредить?
— Об опасности!
— О какой опасности?
— Том родился 28 февраля, я прочитала это в его медицинской карте. Через два дня ему исполнится десять лет.
— И что же?
— Что же? Ваян, вы прекрасно знаете, что я имею в виду. Эстебан пропал в день, когда ему исполнилось десять лет, и я не хочу, чтобы с этим мальчиком случилось то же самое!
— Почему, Мадди? Почему с ним должно случиться то же самое? Том — не Эстебан! И даже если вы упорствуете, считая, что этот мальчик, Том, реинкарнация вашего Эстебана, с какой стати ему будет угрожать опасность? Мадди, что вы от меня скрываете?
Я выключила телефон.
Вот, Габи, вот почему тебе не надо ревновать к Ваяну Балику Кунингу. Ведь я хочу только одного: чтобы меня оставили в покое!
— Ты нервничаешь?
Габриэль наконец вышел из ванной. Полуголый, с полотенцем вокруг бедер, красивый, с этим не поспоришь. Ласковый, как кот, который хочет загладить свою вину.
— Ага.
— Из-за флешки?
— Ага.
— Думаешь, ее могли у тебя украсть?
Нашел способ вежливо показать мне, что я безответственная, что если я так уж дорожила этой флешкой, то надо было ее убрать, спрятать, а не таскать с собой в сумке. Почему, собственно, я этого не сделала? Потому что хотела всегда держать ее при себе? Потому что никто не мог узнать, что я ее там прячу?
— Нет. Зачем она могла кому-то понадобиться?
Габриэль обнял меня за талию. Он был весь мокрый. От него пахло лесом, только что срезанным папоротником. Вообще-то запах был приятный. Габриэль посмотрел мне в глаза и дал понять, что легко по ним читает.
— Есть что-то еще. Тебя что-то другое беспокоит. Расскажи.
Меня раздражал этот эгоистичный кот, который сразу улавливал, когда что-то было не так.
— Да, я... Меня вызвали в полицию.
— Да ты что! — Габи уставился на меня, как будто я ограбила мюрольскую почту.
— Они хотят поговорить со мной про Мартена Сенфуэна. Я две недели назад его осматривала. С сердцем все было в полном порядке. Никаких предвестников. Я ему даже выдала справку, что он может заниматься велоспортом.
— Если с сердцем у него было все в порядке, тебе не в чем себя упрекнуть.
— Надеюсь. Полицейские, когда звонили, как-то странно разговаривали.
Габриэль меня поцеловал.
— Брось, ты тут ни при чем.
Этот хитрец всегда умел ластиться ко мне и мурлыкать, особенно когда начинал кружить около своей миски. Снова поцеловал меня, на этот раз в шею.
— Как насчет ужина?
Я не ответила. Задумалась.
Брось, ты тут ни при чем.
Я так старалась себя в этом убедить.
Вчера — из-за Эстебана...
Сегодня — из-за Мартена...
Завтра — из-за Тома?
Я поеживалась от удовольствия под его ласками и все же нежно оттолкнула Габриэля:
— Подождешь, обжора! Сначала мне надо найти эту проклятую флешку! 15
Он долго смотрел на флешку.
Завороженный.
Трудно себе представить, что в такой крохотной штучке, меньше трех сантиметров в длину и толщиной со спичку, заключены секреты целой жизни. Считается, будто жизнь человека после смерти вмещается в гроб или хотя бы в погребальную урну. На самом деле может хватить объема наперстка — и в него уложатся все фотографии за целую жизнь, все фильмы, все разговоры, все слова.
Он осторожно вставил флешку в ноутбук. Никто не видел, как он выкрал ее из сумки. Никто его не заподозрит. Кто угодно из жителей деревни мог это сделать. Почти каждый хотя бы раз побывал в медицинском кабинете.
Нажав на иконку, он едва не вскрикнул от неожиданности: на экране появились две папки.
Сеансы Мадди Либери: 2010–2020
Сеансы Эстебана Либери: 2003–2010
На флешке были сеансы психотерапии не только Мадди, но и Эстебана. Почему они записаны на одну флешку? К какому психотерапевту ходил маленький Эстебан? Это не мог быть доктор Кунинг, он вел прием в Нормандии, а Эстебан жил в Стране Басков.
Он надолго задумался, потом выбрал вторую папку.
Сеансы Эстебана Либери: 2003–2010
Десятки аудиофайлов, распределенных по трем колонкам, заняли весь монитор. Эстебан ходил к психотерапевту раз в неделю в течение семи лет. Он быстро подсчитал в уме: файлов должно быть больше трехсот. С какого начать?
Он вел курсор, выбирая, и в конце концов остановился на записи от 15/03/2004. Значит, Эстебану было... четыре года. Пара кликов — и файл тут же открылся, слишком быстро, он едва успел нажать на паузу до того, как заорет динамик. Уф! Звук на ноутбуке был выставлен на предельную громкость, голос Эстебана разнесся бы по всему дому.
Беззвучно выдохнув, огляделся, прислушался — хотел быть уверен, что его не застукают, — и воткнул в гнездо наушники.
Еще раз проверил, закрыта ли дверь. Надев наушники, он полностью погрузится в рассказ, и все остальное перестанет для него существовать. Он станет беззащитным, как ящерица, меняющая кожу. Или змея.
Щелчок. Треугольник превратился в две черточки.
Раздался низкий, неспешный голос психотерапевта — как будто тот только что вошел в комнату, а то и прямо к нему в мозг.
— Здравствуй, Эстебан!
— Kaixo, doktore!
Он сразу понял, что Эстебан развлекался, отвечая на баскском. Это должно было означать «здравствуйте, доктор» или что-то в этом роде.
— Эстебан, ты не забыл? На прошлой неделе ты должен был рассказать мне о своем воспоминании, которое часто к тебе возвращается, иногда не дает тебе уснуть. Я знаю, что оно тебя пугает, ты хотел бы его забыть, но для этого надо, чтобы ты мне его рассказал, понимаешь? Надо, чтобы ты посмотрел ему в лицо, чтобы это оно тебя испугалось! Сумеешь?
— Да, doktore!
В голосе Эстебана звучал едва ли
