Тот и не шевельнулся. «Моя манера», — подумал Вильерс очень довольный.
Сбросив панталоны, он залез в приготовленную ванну.
— Не думаю, что это правильно — жениться на сумасшедшей, — продолжил Тобиас прерванную тему.
— Лизетт не сумасшедшая, — спокойно ответил Вильерс. — Просто в детстве ее напугала злая собака.
— И она стала сумасшедшей, — подытожил Тобиас. — Это главное. Ее служанка все мне рассказала. Впрочем, это случилось не так давно.
— И это все объясняет, — живо откликнулся Вильерс. — Это значит, что ее страх еще совсем свежий.
— Служанка сказала, что Лизетт велела отлучить щенка от молока его матери-собаки, и та со зла укусила ее. Когда одна служанка попробовала заступиться за Лизетт, собака отгрызла ей палец или два пальца. Нянька говорит, что на ее руку страшно смотреть, — вздохнул Тобиас; — Ее отправили работать на кухню, чтобы она не напоминала своим видом Лизетт о той страшной истории.
— Оставь нас, — обратился Вильерс к Финчли. — Вернешься через десять минут.
Вильерс не хотел развивать эту тему при слугах. Он мог свободно рассказывать при них приятелю, как разложил леди на обеденном столе и прочее в таком роде. Слуги были обязаны сохранять бесстрастный вид, смотреть и слушать не мигая. Но когда речь шла о леди — будущей герцогине Вильерс, тут уж увольте. Этого им знать не полагается.
— Иди сюда, луковица, — сказал Вильерс, когда вышел Финчли. — Я хочу видеть твои глаза, когда буду говорить.
— Я не луковица, — возразил Тобиас. — Называй меня Джуби, мне так нравится.
— Джуби, джуси, не важно. Тебя зовут Тобиас.
— Меня звали Джуби с тех пор, как я себя помню. Теперь уже поздно менять.
— Меняться никогда не поздно, — сказал Вильерс. — Итак, усвой. Поскольку я собираюсь взять в жены Лизетт, ты должен перестать распространять о ней разные небылицы. Это — не-бы-ли-цы, — по слогам произнес он, заметив протестующий жест мальчика. — Уверен, что Лизетт ничего не известно о какой-то злой кормящей суке, атаковавшей ее. Это было совсем не так. Зачем бы она стала отнимать ее щенка? Она любит детей, видел бы ты, как они льнут к ней.
— Но это подтверждают все, кто ее знает.
— Только глупые слуги могут болтать чушь. Их следовало бы наказать за это. Ты не должен им подражать. Добро пожаловать в светский мир господ и леди. Вот с кем тебе предстоит общаться. Старайся поменьше удивляться или хотя бы делай вид, что не удивляешься. Так надо, — закончил Вильерс.
— Я не люблю леди, они скучные, — заявил Тобиас.
— Я тоже, — согласился Вильерс.
— И все же ты хочешь жениться на одной из них.
— Это мой герцогский долг.
— Быть женатым?
— Да.
— Слава Богу, что я не герцог. Я никогда не женюсь на глупой неженке, которая бобы не сможет отличить от соломы, — сказал Тобиас.
— Но Лизетт так прекрасна, — заметил Вильерс.
Тобиас поморщился.
— Если хочешь жениться, бери ту, которая с собакой, — посоветовал он.
— Интересно знать, почему? — спросил Вильерс.
— Потому что у нее собака, — заявил он, что противоречило всякой логике. — К тому же она не так красива.
— Она тоже красива, но на свой лад.
— Леди Лизетт походит на этих противных леди-миссионерок, вычищенных с иголочки и кушающих золотой ложечкой. Но что у них внутри, никому не известно. И ты никогда не отгадаешь, что у нее внутри.
— Я не отгадаю? — удивился Вильерс. Хотя вода в ванне и остыла, но он не спешил вылезать из нее, явно заинтригованный. — Почему? Объясни.
— Похоже, ты не сообразительнее ее, — презрительно ответил Тобиас. — Тебе не надоело еще сидеть в этом грязном чане?
Задержка была еще и из-за Финчли, который должен был подать ему полотенце. После нескольких томительных секунд тот, наконец, появился с видом христианского праведника, которого отлучили от рождественского пирога, и занялся своим делом, досадуя про себя, что не удалось прослушать всю беседу.
— Какой костюм вам подать, ваша светлость? — спросил он. — Бледно-розового или черного бархата?
— Розового, — сказал Вильерс.
— Черного, — одновременно с ним крикнул Тобиас.
— Почему черного, позвольте узнать?
— Ты будешь похож на цветочную клумбу в розовом. Думаю, Лизетт это не понравится. Пользуйся моим великодушием, я предупреждаю тебя, хотя и не хочу, чтобы вы с ней спелись. Надевай розовый, если желаешь, чтобы она полюбовалась на твои мешочки до свадьбы!
— Мои — что? — едва не поперхнулся Вильерс.
— И на твой перец, — добавил Тобиас.
Вильерс видел, что Финчли, едва сдерживает смешок, зная, что ему это запрещено.
— Ты просто боишься, что она с первого взгляда влюбится в меня, — усмехнулся Вильерс.
— В этот розовый камзол может облачиться лишь тот, у кого его груши совсем усохли. Только тогда это, быть может, будет прилично.
Финчли все-таки фыркнул, не выдержав, Вильерс строго посмотрел на него.
— Зачем прятать то, что хорошо сохранилось? — спросил Вильерс, влезая в рукава розового камзола и с гордостью поглядывая на свой низ, туго обтянутый панталонами.
— Мне нет до этого дела, — ответил Тобиас. — Пусть твоя жена пробует, мягко или нет. — Отвернувшись, он снова уткнулся носом в книжку.
Вильерс усмехнулся. Ни одна из близких ему леди не имела повода упрекнуть его в этом недостатке. Финчли не сдержал улыбки, он никак не ожидал подобного представления и чувствовал себя вполне вознагражденным за тот «сладкий кусок пирога», которого его недавно лишили, попросив выйти вон.
Глава 10— Ты выглядишь весьма изысканно, — говорила Энн, суетясь в спальне Элинор. — Это твой цвет, он идет тебе больше, чем мне. Вышивка на шелке просто изумительна. И эта кружевная отделка... — Она поцеловала кончики пальцев. — Очень, очень изысканно!
Элинор взмахнула пышными фалдами юбки, любуясь переливами нежно-малинового шелка, затканного белыми цветами. Лиф и рукава были отделаны тончайшим розовым кружевом с крошечными блестками. Грудь, разумеется, была искусно приподнята и оголена до неприличия.
— Будь осторожнее с ним, — предупредила Энн, — и постарайся не порвать кружева. Тебе надо оставить привычку подтягивать лиф вверх. Поздно уже скромничать, дорогая. Теперь ты видишь, на что способна любящая сестра? Этот шелк пронизан золотом. Папа ворчал бы, что я разорила его, купив это платье. Ты должна пылинки с него сдувать.
— Моя грудь как будто выставлена на продажу, того и гляди, вывалятся соски.
— Вижу, — спокойно ответила Энн, — и пусть это увидит каждый джентльмен в гостиной.
