весомый вклад в преодоление последствий крымского землетрясения, теперь не мог определиться с тем, чем и как ему следует заниматься. Подстраиваясь к сталинской централизации, в тридцатые годы эта организация претерпела серьезные изменения, отказавшись от какой-либо коммерческой и экономической деятельности и целиком сосредоточившись лишь на санитарной работе[140].
Туркменистан сотрудничал с Красным Полумесяцем, с 1926 года базировавшимся в Ашхабаде и проводившим там различные мероприятия[141]. После окончания Великой Отечественной войны организация помогала ветеранам и сиротам, проводила образовательные мероприятия, вела кружки и помогала бороться с распространением инфекций (в первую очередь солдатами, массово возвращавшимися домой с фронта)[142]. Накануне землетрясения Красный Полумесяц проводил множество благотворительных акций, однако же долги организации неумолимо росли, поскольку вступавшие в ее ряды неохотно платили членские взносы, а привлечь в местные отделения туркмен не удавалось по причине отсутствия механизмов связи с общественностью[143].
Подобные трудности, конечно, не должны были бы помешать столь опытной организации оказывать требующуюся населению помощь во время бедствия; но, даже получая из разных республик денежные пожертвования и вещи для нуждающихся, Красный Полумесяц тем не менее играл в Ашхабаде довольно скромную роль. Его собрания зачастую были посвящены привлечению новых членов, своевременной оплате членских взносов и выполнению нормативов соцсоревнования, а не вопросам по оказанию помощи пострадавшим[144]. По большому счету для Красного Полумесяца землетрясение явилось трагедией скорее в плане уменьшения числа членов организации и куда меньше – в плане разрушенных домов и жертв под завалами. Нет, конечно же, Красный Полумесяц периодически давал о себе знать, предлагая свою помощь, но порой в результате этой помощи лишь обнаруживались все новые нестыковки в принимаемых мерах. Тем временем в «Туркменской искре» с гордостью опубликовали фотографию детишек, эвакуированных в пионерлагерь «Артек» в Крыму[145]. На очередном собрании Красного Полумесяца по этому поводу было решено, что организация займется оказанием помощи родителям в поисках детей, которых эвакуировали также в Ташкент, Баку и другие крупные города (то есть родители часто попросту не знали, где находятся их дети). Поступило предложение составить единый список всех эвакуированных детей по городам и вывесить его в самых посещаемых местах Ашхабада[146]. Подобная постановка вопроса явно указывает на неаккуратность и даже бестолковость, с которой была проведена эвакуация: создавалось впечатление, будто эти дети в первую очередь являются живыми символами дружбы народов, а лишь потом – сыновьями и дочерьми ашхабадцев.
При этом стоит отметить, что эвакуация детей в подобных обстоятельствах вовсе не является чем-то чрезвычайным: всего несколько лет минуло с тех пор, как тысячи детей со всей Европы отправили в эвакуацию, чтобы уберечь их от опасностей разгоревшейся Второй мировой войны. В Великобритании же эвакуация детей считалась вопросом патриотизма[147]. Во время войны полномасштабная эвакуация детей являлась колоссально трудной задачей, и в британской прессе то и дело звучала тема о провале всего предприятия. Валлийские семьи, к примеру, сетовали на наплыв горожан, а рабочие негодовали по поводу сопутствующего повышения налогов[148]. Но если британская пресса на все лады обсуждала трудности детской эвакуации, то ни одного подобного источника по поводу ашхабадских детей не сохранилось; теперь лакуну можно восполнить, разве что собрав воедино воспоминания очевидцев событий[149].
К сожалению, в брежневскую эпоху голосу ашхабадцев было не суждено зазвучать (тогда вышло лишь несколько стереотипных работ о землетрясении да роман Карелина). Лишь в период перестройки и с еще большей силой – после землетрясения в Армении стали выходить критические отзывы об ашхабадских событиях. Под кричащими заголовками вроде «Тайна 48-го года» или «Нужна правда» и впрямь ставился вопрос об истинном количестве жертв, однако и там не рассказывалось конкретных историй людей, воочию видевших трагедию[150]. И только в 1998 году, то есть спустя пятьдесят лет после землетрясения и после семи лет туркменской независимости, была опубликована первая статья с осуждением советских действий в Ашхабаде: автор статьи Какамурад Баллыев утверждал, что Москва отстаивала в регионе лишь свои собственные интересы, послав шайку воров наживаться на горе туркменского народа. Приезжие москвичи больше интересовались драгоценностями на шеях местных красавиц, так что часто были слишком заняты, чтобы помогать нуждающимся, из-за чего многие помощи так и не дождались[151]. В том же выпуске «Нейтрального Туркменистана» было опубликовано письмо от жителя независимого Узбекистана, в котором тот вспоминал и об узбеках, помогавших в Ашхабаде в 1948 году, и о туркменах, прибывших на помощь в Ташкент в 1966-м. Идея дружбы народов явно обретала иной оттенок, хотя многие авторы по привычке стояли на советских позициях. Так, Анатолий Бялькин приводит выдержки из советских документов, описывающих эпизоды дружбы народов, хотя ничего нового к изучению трагедии это не прибавляет [Бялькин 2005]. Катастрофа в Ашхабаде стала частью его современной истории – совершенно в духе Анри Руссо, считавшего, что прошлое живо в настоящем ничуть не меньше, чем было живо настоящее в том прошлом [Rousso 2012].
Ашхабад, конечно, в конце концов был отстроен, однако не в результате разрушившего его землетрясения: лишь в июле 1958 года советское руководство приняло генеральный план, согласный с социалистическим духом эпохи [Гущина, Меликов, Могилевец 1981: 120]. Новый город изо всех сил старался сдержать под свежей штукатуркой и мостовыми хаос, порожденный страшной осенью 1948 года. Заметим: этот хаос отнюдь не был сугубо ашхабадским феноменом – ведь и реакция на крымское землетрясение во многом оставляла желать лучшего. Впрочем, общая неподготовленность системы не должна заслонять фундаментальных различий между 1927 и 1948 годами, не все из которых явились следствием взросления сталинского государства. В Ашхабаде центральное правительство приняло на себя руководство спасательно-восстановительными операциями, тогда как в Крыму этим занималось исключительно руководство РСФСР. И это немаловажный факт, даже несмотря на то, что на деле бремя восстановления города все равно легло на плечи туркменской администрации.
Сменился и характер деятельности волонтерских и общественных организаций. Крымский полуостров был «всесоюзной здравницей» и популярным курортом, так что общественным организациям легко удавалось получать пожертвования на его восстановление даже из самых отдаленных уголков РСФСР. Куда сложнее было собирать пожертвования в пользу далекого среднеазиатского Ашхабада, в котором к тому же и деятельность самих этих организаций была весьма ограниченна; причем речь не только о Красном Полумесяце, но также о театральных труппах или издательствах. Сталинская централизация, охватившая к 1948 году уже все сферы, препятствовала какой бы то ни было динамической реакции общественных организаций, даже если оценить конечный результат их деятельности было достаточно сложно. Схожая картина наблюдалась и на местном уровне, где пресса открыто критиковала неудачные
