– Ты ей вообще ничего по этому поводу не сказал? – спросил Павел.
– Нет. Тогда ничего. Но вранье мне было неприятно. Я давно уже задумывался, что надо с этой историей заканчивать, слухи поползли, могло и до жены дойти, и до руководства. А это стало решающим моментом. Мы встретились с ней еще раз в начале этой недели, как запланировали. Я хотел с ней объясниться, но передумал. Просто решил, что это всё в последний раз.
– И ты ей не сказал, что кто-то знает о ваших отношениях?
– Нет.
– Но почему? Это выглядит странно.
– Не знаю даже. Я не то чтобы ревновал, скорее, мне была противна ее ложь. Я ей доверял. И я не хотел, чтобы она знала, что я порвал с ней из-за ее обмана. Типа я сам от нее отказался. Гордость что ли, – Максим натянуто улыбнулся, но к глазам сразу подступили слезы. – Я не могу представить, что ее больше нет. Что я никогда больше не услышу ее голос, не увижу ее улыбку. Этого урода надо найти.
– Полиция этим занимается.
– У меня сохранились письма на почте. Я дам им доступ. У них же должно быть больше возможностей узнать, кто это написал? Я уверен, что автор имеет отношение к этой истории.
Поговорив с Павлом, Максим вернулся к себе. Он вроде бы неплохо сыграл свою роль. Кто же всё рассказал москвичу? Безопасник, помимо директора, успел пообщаться только с Мариной и Сашей. Кто-то из них наверняка и был анонимным писателем. Марина вряд ли, она бы не разобралась сама со всеми этими почтовыми ящиками. Слишком глупа. Хотя… Если они сделали это вместе с Таней. Он уже уверился, что та всё рассказала матери, чтобы ее бедненькую пожалели. Хотя обещала же молчать. Он никому теперь не верил, ничьим обещаниям. Они могли сделать это вместе. Мать и дочь. Две психопатки. Но Саша гораздо вероятнее. Он хорошо шарит во всех этих айти-штучках, он ведь по образованию учитель информатики. А тут всё просчитали, чтобы никто не вычислил. Это больше на него похоже. Не простил, что его обошли. Но, с другой стороны, он трус. Реально трус. Никогда не идет на конфликты, всем хочет нравиться. Хотя мог всё сделать втихаря, чтоб репутацию свою не испортить. Теперь не признается. Сколько они с Леной над ним смеялись? Лена… – воспоминание острой болью пронзило его.
Он и вправду чуть не заплакал в кабинете у безопасника. С Леной было очень хорошо. Если бы он ничего не знал, был бы сейчас разбит. Подумать только, всего две недели назад он был в нее влюблен, готов был на всё ради нее. Ну, в пределах разумного, конечно. Как же быстро всё поменялось. Он врал. Ему было не всё равно, что она продолжала встречаться с Андреем. Далеко не всё равно.
В этот понедельник он лежал вместе с ней на кровати гостиничного номера. Она всегда была очень хороша после секса, ему просто нравилось любоваться ею, вспоминая, что она принадлежит ему, но сейчас всё было не так. Он пальцами гладил ее волосы, опускаясь к шее, но чувствовал не привычную нежность, а непреодолимое желание обхватить ее двумя руками и сжать. «Интересно, легко ли удушить человека?» – думал он. Как долго бы она сопротивлялась, что чувствовал бы он под своими пальцами, каков был бы этот трепет? Но он ничего не сделал, только опустил руку ниже и ущипнул ее за сосок.
– Ай, больно, – играючи вскрикнула она.
– У нас есть еще немного времени, – улыбнулся он.
– А ты уже снова готов?
– Конечно, не хочу терять ни минуты, – сказал он, положив руку ей между ног и надавив ладонью на низ живота.
– А ты сегодня очень настойчив, – засмеялась она.
– Это ты так на меня действуешь.
Максим откинул одеяло и, разведя Ленины ноги, резко вошел в нее. Ее тело всё еще манило его, но к прежнему чувству, нежному и страстному одновременно, добавилось новое. Оно возбуждало не меньше прежнего и заставляло его двигаться всё сильнее, будто пытаясь выгнать изнутри нее даже малейшее воспоминание о другом мужчине. Своими руками он держал ее запястья, чувствуя ее пульс, но в голове была совсем другая картина, как этот пульс бьется в шее, когда он сжимает и давит, давит своими пальцами. А она уже не сопротивляется. Когда в его воображении она перестала дышать, Максим кончил. Он мягко поцеловал ее и посмотрел в глаза. Нет, никаких скандалов и требований дать объяснения не будет. Он возьмет с нее всё, что еще можно, и закончит эту историю, не оставив даже воспоминаний. Рядом с ним ее больше не будет. Он всё продумал. В голове всплыла итальянская поговорка: «месть – это блюдо, которое подают холодным».
Павел, 17:50
Максим… Впечатление, которое он произвел на Павла, вполне соответствовало тому, что он уже слышал. Умный, жесткий, привыкший всё держать под контролем. В нем не чувствовалось растерянности, несмотря на ситуацию, в которой он оказался. А еще гордый. Неужели он действительно так легко спустил бы любовнице измену? Павел не сомневался: Максим тоже что-то скрывал, хотя и старался выглядеть максимально спокойно, как будто бы точно зная, что ему ничто не грозит. А еще Павел был уверен в том, что из всех троих, с кем он пообщался сегодня, никто даже не заикнулся бы про то, что находится в курсе Лениных интриг, если бы не уверенность, что о них знает кто-то другой, и поэтому надо поторопиться рассказать свою версию событий. А вот то, что было известно только им, и как они участвовали во всей этой истории, все трое оставили при себе. Есть в криминальной психологии даже такое понятие – «дилемма заключенного». Два преступника пойманы. У полиции нет доказательств, что они сообщники. И каждому предлагают сделку. Если один признается и сдаст второго, то того ждет условное наказание, а вот другому грозит максимальный срок. Если промолчат оба, то срок будет минимальным, а вот если оба признаются, то наказание будет гораздо больше. Ощущение, что те, с кем он сегодня общался, такие же узники, которые пытаются выбраться из этой ситуации с наименьшими потерями, но даже не знающие, кто их «сообщник», или, по крайней мере, пытающиеся изобразить незнание. Завтра надо будет пообщаться с ними еще раз.
– Можно? – в приоткрытой двери кабинета показалась Олеся – руководитель сектора касс и условная подруга Лены. На лице ее светилась приветственная улыбка.
– Да, конечно.
Павел рассмотрел собеседницу. «А ведь они с Мариной почти ровесницы», – мелькнуло в голове. Олеся и вправду смотрелась совсем по-другому, будто девочка-студентка, и лишь вблизи по морщинкам на лице и шее можно было определить ее настоящий возраст. Что удивительно, она, как и все другие, не выглядела сильно расстроенной. Вообще, пока у Павла создалось впечатление, что действительно переживал за Лену и ее близких только директор. Но на лице Олеси хотя бы застыл не страх, скорее, любопытство.
– Мы не то чтобы с ней дружили, но сам понимаешь, у нас мало девочек в коллективе. Лишь она, да Марина. Прости, всё не могу начать говорить о ней в прошедшем времени, – Олеся прикрыла глаза и откинула голову, как бы пытаясь остановить слезу. – Сначала, да. Она мне очень понравилась. С ней было куда приятнее общаться, чем с той же Мариной. Она, конечно, человек очень хороший, но на уме только дочь да церковь. Ни посплетничать, ни мужчин не пообсуждать, ни новые покупки. А вот Лена была веселая, интересовалась модой, спортом, как и я, занималась. Сначала мы, конечно, очень сдружились. Но со временем…
