попросил, но если бы он этого не сделал, я бы украла ее, и плевать, что это говорит обо мне.
Затем я пошла на кухню перекусить и услышала, как сзади подъехала мама.
— Почему ты не пригласила Эдди подняться в квартиру? — спросила она.
— Ему нужно было на работу.
Мама проехала дальше на кухню.
— Мы видели, как вы подъехали. Вы оставались внизу очень долго. Достаточно, чтобы он смог подняться и познакомиться с твоей мамой.
Великолепно.
Она использовала высокомерный материнский тон, напоминая мне о моем невежливом поведении.
— Мы разговаривали, — объяснила я.
— Вы могли бы поговорить об этом наверху. Я бы приготовила ему чай со льдом, может, сэндвич. Я хорошо готовлю сэндвичи. Сейчас время обеда, все должны обедать, — заметила мама.
— Он занятой парень.
— Не настолько, чтобы у него не было времени поесть.
— Чем он занимается? — спросила Ада, подходя сзади к маме.
— Он полицейский, — сказала я ей.
Глаза Ады на морщинистом лице стали огромными.
— Правда? — выдохнула она, ее глаза забегали, вероятно, продумывая план, как бы ей пробраться в патрульную машину.
— Тебе стыдно, — выпалила мама.
Я перевела взгляд на маму и уставилась на нее.
— Что?
— Ты стыдишься меня. Вот почему не привела его сюда.
— Я не стыжусь тебя!
И я говорила правду, существовали гораздо более сложные причины, по которым я не пригласила Эдди, и они не имели ничего общего с тем, что я стыдилась своей мамы.
— Другой причины нет, — обвинила она.
— Я же объяснила, что ему нужно было идти на работу.
— Ты не хотела, чтобы он видел меня такой, — мама указала на кресло.
— Неправда.
— Я тебе не верю. Ты никогда никого не приводишь сюда. Я ничего не могу поделать с тем, какая я сейчас, но мне с каждым днем становится лучше.
— Дело не в этом, — возразила я.
— Тогда в чем?
— Мы целовались! — крикнула я.
Вот так.
Мама резко захлопнула рот, а ее взгляд стал сверкающим и мечтательным. Ада в явной радости сложила руки перед собой.
Нехороший знак.
— Дамы, спокойно, — предупредила я.
— Как я могу быть спокойной? Он симпатичный, у него хорошая работа и шикарный грузовик. Можно только порадоваться такому.
— И ему очень идут эти зеркальные солнцезащитные очки. Держу пари, большинство копов хотели бы выглядеть так в солнцезащитных очках, как твой Эдди, — вставила Ада.
Сначала я повернулась к Аде.
— Ада, милая, он не мой Эдди.
Затем я повернулась к маме:
— Причина, по которой ты не должна радоваться, в том, что он хороший парень, но и только, конец. Сначала, думаю, ему было любопытно, но теперь он…
Я не знала, что происходило теперь. Я должна была найти этому объяснение, его поцелую, его защите моей добродетели прошлой ночью, всему. Обычно я проворачивала это в своей голове, где было безопасно, а не вслух при маме.
Разум заметался в поисках объяснения.
Эдди был хорошим парнем, ради всего святого, он — полицейский. Я должна была его заинтересовать, особенно с тех пор, как начала проводить время с его друзьями. Теперь он узнал меня и, очевидно, хотел спасти. Хотя, я не возражала, если бы Эдди спас меня, но что произойдет после? Что произойдет, когда он поймет, что я неинтересная и неволнующая? Что случится, когда он узнает, что, на самом деле, я — Просто Джет?
Я не хотела этого знать.
— Он, что? — вырвала меня мама из моих мыслей.
— Ничего. Время покажет. Просто не радуйся, ладно?
Она кивнула, но вид у нее все еще был мечтательный.
Великолепно.
Я вспомнила о полтиннике в моем бумажнике.
— Ты несколько дней сидела здесь взаперти. Я свожу тебя на ланч в «Чипотл». Ада, ты поедешь? Я угощаю.
Ада улыбнулась.
— Я бы с удовольствием, я никогда никуда не выхожу.
— Хорошо, дамы, мы уезжаем.
Я обнаружила, что еда всегда была хорошим способом отвлечь людей от мыслей, в том числе, от красивых полицейских на шикарных грузовиках.
* * * * *
Я добралась до «Смити» вовремя, потому что Ленни забрал меня и отвез в клуб.
В ту минуту, когда Смити увидел меня, его глаза закатились к потолку, и он закричал:
— Это гребаное чудо!
Я улыбнулась ему, протягивая свою джинсовую куртку и сумочку, а он протянул мне фартук и конверт.
— Твой сотовый в кармане. В конверте чаевые за вчерашний вечер. Твой гребаный блохастый, поношенный свитер за стойкой бара.
— Спасибо, Смити.
Я открыла конверт и пересчитала купюры. Я вела подсчет чаевых, мысленно оплачивая счета и покупая продукты в ту же минуту, как получала деньги. Перебрав банкноты, я решила, что просчиталась, потому что, если мои расчеты верны, в конверте лежало на двести долларов больше, чем я ожидала, а это невозможно.
Я бы запомнила лишние двести долларов. Я бы запомнила лишние два доллара.
Вчера вечером клуб был полон, но посетители неохотно расставались с чаевыми.
Я пересчитала еще раз, и двести долларов никуда не делись.
— Смити, кажется, ты положил мне лишнее.
Голова Смити была повернута к сцене, не глядя на меня, он ответил:
— Нет. Это было в твоем фартуке после того, как я тебя рассчитал.
Я уставилась на него.
— Смити, здесь лишние двести долларов. Может, ты случайно дал мне…
Он повернул голову ко мне.
— Это было в твоем гребаном фартуке.
— Смити… — начала я снова.
Он поднял руку, и на его лице появилось странное выражение. Именно тогда я поняла, что он подсунул мне лишние деньги.
Я начала работать у Смити в те дни, когда маме все еще было плохо. Приходила после того, как навещала ее в больнице. Смити знал о маме и моей работе в «Фортнуме», а теперь узнал и о моей машине.
Мое сердце сжалось, глаза наполнились слезами, и я открыла рот, чтобы заговорить, но он наклонился ко мне.
— Не плачь, бл*ть, и не говори больше ни одного гребаного слова. Не хочу, чтобы это стало известно. Что касается тебя, то это твоя вчерашняя выручка. Ты, бл*ть, поняла меня?
Я кивнула.
— Хорошо, — сказал он, снова отворачиваясь от меня. — Приступай к работе.
Я надеялась на спокойную смену, и, похоже, все шло именно так. Работать после того, как проспишь всю ночь (и еще немного), — совершенно другое дело.
Перед тем как пойти на работу, и после обеда с мамой и Адой и уборки дома, я позвонила в папин отель на случай, если он все еще там, но мне сказали, что он выписался. Затем я позвонила Инди, и она согласилась с тем, чтобы я придерживалась своего
