и ко времени рождения «младшенького» стал купцом второй гильдии. А может, и раньше.
Про бабушку я знаю еще меньше. Кто-то из папиной родни сказал мне, что она была очень красивая и что ее однажды похитил помещик-поляк, после чего она и родила моего голубоглазого отца. Когда я спросила папу, правда ли это, он страшно возмутился и долго не мог прийти в себя от гнева. Кто мог так оклеветать бабушку?
И отец, и почти все дети братьев отца получили высшее образование. Папа закончил реальное училище в Вильно (мама раздраженно поправляла: «в Вильнюсе»), а потом получил диплом инженера в Политехникуме в Берлине. Подтвердил этот диплом в Харьковском технологическом институте. Работать по специальности в царской России можно было только с русским дипломом. А более или менее состоятельные евреи тогда, видимо, часто учились за границей, считая унизительным преодолевать процентную норму в России.
Сколько себя помню, у нас в доме висел портрет (фотография) дедушки в деревянной раме. Бородатый седовласый дед был в черной шапочке, которую тогда называли ермолкой, а потом переименовали в кипу.
Тогдашние фотографии, впрочем, не имели ничего общего с нынешними — их обязательно ретушировали. Исправляли. Помню, в перенаселенной коммуналке в Большом Власьевском жила ретушер Нина Николаевна. На свой заработок она содержала себя, мать в седых буклях и вечно дрожавшую у нее на руках собачонку Мики, карликового пинчера.
Благодаря ретушерам даже глубокие старики выглядели на дагерротипах — портретах — благообразно и, я сказала бы, вальяжно. Морщины пропадали, лица становились гладкими…
Черная шапочка на голове у деда — единственный признак его принадлежности к иудаизму. Его сын, мой папа, родившийся в XIX веке, — ни в какой хедер (религиозную школу) не ходил, Талмуд не изучал, на идише не говорил.
Конечно, папу записали в XIX веке в России не Борисом, а Борухом, а он переделал себя в Бориса. Но в годы моей молодости все Пелагеи стали Полинами. И младенцев перестали называть Феклами, Анфисами, Акакиями. Даже Иваны почти перевелись. Помню, ходил такой анекдот: мол, Иван Говно поменял имя Иван на Альфред. Только в конце XX века что русские, что евреи в СССР стали проявлять интерес к именам «суконно-посконным», «кондовым». Особого патриотизма я в этом не замечаю. Многие Иваны, Харитоны и Ермолаи обзавелись американскими паспортами…
Итак, мой папа Борух Черный получил диплом Политехникума, учебного заведения в Берлине, и стал инженером-технологом. Позднее ему был выдан второй диплом в Харьковском технологическом институте императора Александра III. Причем диплом с отличием, что, как сказано в том же документе, давало реальные привилегии… при поступлении на государственную службу… Окончившие курс с отличием получали чин X класса, а окончившие курс без отличия чин XII класса. Более того, «инженеры-технологи, не имеющие по происхождению прав высшего состояния, причисляются к сословию личных почетных граждан…». А если они «успешно занимались не менее десяти лет управлением фабрик или заводов или же исполняли обязанности технических инженеров», то «министру народного просвещения предоставляется (право. — Л.Ч.) ходатайствовать о причислении их к потомственному почетному гражданству».
Но самое интересное в папином харьковском дипломе, что он был выдан в 1909 году, можно сказать, в самое золотое время для молодых инженеров в России. Именно тогда Россия из отсталой страны стремительно превращалась в индустриальную державу.
Молодой красивый папа (многочисленные папины племянницы с упоением вспоминали, как лестно было пройтись с папой и посидеть с ним в кафе!) — видимо, способный человек, вполне светский — мог без труда сделать прекрасную карьеру! Но, как я понимаю, не сделал.
Пять лет спустя, перед войной 1914 года, он снимает довольно скромную квартирку в Хохловском переулке. А ему уже 35 лет, да и золотое время прошло — мировая война царскую Россию не пощадила, как, впрочем, и всю Европу!
Из очень нечастых разговоров родителей на тему прошлого я уловила, что у папы до 1917 года было какое-то свое «дело», видимо, небольшая фирма. С компаньоном или с компаньонами. На этом основании папа считал себя тогда самостоятельным. И говорил, что быть самостоятельным приятно. Но, с другой стороны, собственность лучше не иметь, поскольку это налагает ответственность. Гораздо проще, если у тебя нет ни собственности, ни денег.
Вот такая милая философия. Мне она никогда не импонировала…
Считается, что евреи очень деловые, практичные люди. (О практичности скажу позже.) Умеют устраиваться. Но более неделового человека, чем папа, я в жизни не встречала. Пожалуй, более неделовым был только дед по материнской линии, либавский дед. Но про таких людей говорят, что они «не от мира сего». Про папу этого нельзя было сказать. Он был вполне земной.
Чем занимался папа в годы моего детства — толком не знаю. По-моему, что-то строил, состоя при этом на службе. Строил, кажется, за городом. В 20-х и 30-х бурно росли подмосковные дачные поселки: «по Казанке» (по Казанской железной дороге), «по Северной»… и т. д. По Северной была «вода», река Клязьма, по Казанке «было сухо», сосновый лес.
Средний класс жаждал получить хоть какой-то свой клочок земли.
Поселки назывались в угоду тогдашним хозяевам жизни: «Старый большевик», «Политкаторжанин» или со словами «красный»: «Красный бор», «Красная поляна».
Дачные дома были без удобств, бревенчатые, с маленькими окошками. И ставили их на небольших участках, огороженных деревянными заборами.
Исключением в этом дачном строительстве стала Рублевка.
Не знаю, где именно возводил мой папа деревянных уродцев, — уверена, не на Рублевке. Но все же возводил. И, безусловно, мог бы обзавестись какой-никакой дачкой. Однако не обзавелся. Якобы, когда папа дома построил, ему сказали, что он должен отдать свою жилплощадь в Москве, иначе, мол, ничего не получит. Выходило, что в отсутствии дачи виновата мама, поскольку она не захотела переселяться в Подмосковье без удобств… И слава богу… Мы бы там все перемерли.
Нетрудно догадаться, что папе не дали дачу не из-за нежелания мамы жить на ней постоянно. То была лишь отговорка. Неделовой папа не понял правил игры. Уже в конце 20-х, когда деньги потеряли свою ценность, важнее всего стали связи. Каждый старался помочь другу-приятелю, надеясь на его помощь в будущем. Люди устраивались на работу по знакомству, получали по знакомству квартиры, вступали в дачные кооперативы. Иначе говоря, ты — мне, я — тебе.
Папа так не умел.
Судьба дала папе и второй шанс — сделать большую карьеру уже в 30-х годах, когда Сталину понадобились инженеры для первых пятилеток. И как раз инженеры-технологи (машиностроители), как значилось в папином берлинском дипломе.
Тут папа с его двумя высшими образованиями и со
