По мере того как мы продвигались, стоны замирали, а в ту минуту, когда мы подошли к краю могилы, совсем замерли.
Мы встряхнули наши факелы и осветили огромную яму – среди костей, на слое извести и земли, которыми их засыпали, барахталось что-то безобразное. Это что-то походило на человека.
– Что с вами и что вам надо? – спросил я у этой тени.
– Увы! – прошептала тень. – Я тот несчастный рабочий, который дал пощечину Генриху IV.
– Но как ты сюда попал? – спросил я.
– Вытащите меня сначала, господин Ленуар, потому что я умираю, а затем все узнаете.
С того момента, когда сторож мертвецов убедился, что имеет дело с живым, овладевший им было ужас исчез; он уже приготовил лестницу, валявшуюся на траве кладбища, и ждал моего приказания.
Я велел спустить лестницу в яму и предложил рабочему вылезти. Он дотащился до лестницы, но когда хотел взобраться на ступеньки, то обнаружил, что у него сломаны рука и нога.
Мы бросили ему веревку с глухой петлей – он завязал веревку под мышками. Другой конец веревки остался у меня; сторож спустился на несколько ступенек, и благодаря двойной опоре нам удалось вызволить живого из общества мертвецов.
Едва мы вытащили его из ямы, как он потерял сознание. Мы поднесли его к костру, положили на солому, и я послал сторожа за хирургом.
Раньше, чем пострадавший пришел в себя, сторож явился с доктором. Пострадавший же открыл глаза только во время операции. Когда перевязка окончилась, я поблагодарил хирурга, и так как мне хотелось узнать, по какой странной случайности рабочий очутился в королевской могиле, то я отослал сторожа. Тот с радостью отправился спать после треволнений этой ночи, а я остался наедине с рабочим. Я присел на камень подле соломы, на которой он лежал. Дрожащее пламя костра слабо освещало ту часть церкви, в которой мы находились, а все остальное погружено было в глубокий мрак, тем более что наша сторона была ярко освещена.
Я начал расспрашивать пострадавшего, и вот что он мне рассказал. Когда я прогнал его, он не особенно огорчился. У него были деньги в кармане, и он знал, что до поры до времени не будет ни в чем нуждаться. И он отправился в кабак.
Там он стал распивать бутылочку, но при третьем стакане вошел хозяин.
– Ты уже кончил? – спросил он.
– А что?
– Я слышал, что ты дал пощечину Генриху IV.
– Да, это я! – дерзко сказал рабочий. – Что из того?
– Что из того? А то, что я не хочу поить у себя такого мерзкого негодяя, как ты. Не хочу, чтобы он накликал проклятие на мой дом.
– На твой дом? Твой дом – дом для всех; и раз я плачу, я у себя.
– Да, но ты не заплатишь!
– Это почему?
– Потому, что я не возьму твоих денег! А так как ты не заплатишь, то ты уже не у себя, а у меня. А если ты у меня, то я имею право вышвырнуть тебя за дверь.
– Да, если ты сильнее меня.
– Если я не сильнее тебя, я позову своих молодцов.
– Позови – тогда посмотрим!
Кабатчик позвал. Прибежали молодцы с палками в руках, и рабочему пришлось уйти, хотя он не прочь был протестовать.
Он бродил некоторое время по городу, а в час обеда зашел в трактир, где обычно обедали рабочие. Он съел суп, когда вошли рабочие, закончившие дневную работу. Увидев его, они остановились у двери, позвали хозяина и объявили ему, что, если этот человек останется у него обедать, они все от первого до последнего уйдут.
Трактирщик спросил, что сделал этот человек, чем заслужил такое всеобщее осуждение.
Ему рассказали, что это тот самый человек, который дал пощечину Генриху IV.
– Если так, то убирайся отсюда! – сказал трактирщик, подойдя к рабочему. – И пусть все, что ты съел, станет для тебя отравой!
Сопротивление было бесполезно, и прóклятый рабочий, пригрозив своим товарищам, ушел. Они его не тронули, но не из-за того, что боялись его угроз, а из-за чувства отвращения к нему. Со злобой в душе он пробродил часть вечера по улицам Сен-Дени, проклиная всех и вся и богохульствуя. В десять часов он отправился на свою квартиру.
Против обыкновения, двери дома оказались заперты. Он постучался. У окна появился привратник. Так как ночь была темная, он не мог узнать стучавшего.
– Кто ты? – спросил он.
Рабочий назвал себя.
– А! – сказал привратник. – Это ты дал пощечину Генриху IV? Подожди!
– Что такое? Чего мне ждать? – нетерпеливо вопрошал рабочий.
В это время к его ногам полетел узел.
– Что это такое? – опять спросил он.
– Твое имущество.
– Как мое имущество?
– Да, иди спать куда хочешь. Я не желаю, чтобы мой дом обрушился мне на голову.
Взбешенный рабочий схватил камень и швырнул им в дверь.
– Подожди же, – сказал привратник, – я разбужу твоих товарищей, и мы тогда посмотрим.
Рабочий понял, что и тут он хорошего не дождется. Он ушел и, увидев в ста шагах открытую дверь, вошел под навес.
Под навесом лежала солома; он лег на нее и заснул. Без четверти двенадцать ему показалось, что кто-то тронул его за плечо. Он проснулся и увидел женщину в белом, которая делала ему знак следовать за ней.
Он принял ее за одну из тех несчастных, которые всегда готовы предложить убежище и себя в придачу тем, у кого есть чем заплатить, а так как уплатить за кров и наслаждение у него было чем и он предпочитал провести ночь в кровати, чем валяться на соломе, то он встал и пошел за женщиной. Некоторое время женщина держалась домов по левой стороне Большой улицы, затем перешла через улицу, повернула в переулок направо, продолжая делать знаки рабочему следовать за ней.
Привыкший к таким ночным похождениям и хорошо знавший переулки, в которых, по обыкновению, живут женщины этого сорта, рабочий беспрекословно вошел за ней в переулок.
Переулок упирался в поле. Рабочий подумал, что женщина живет в уединенном доме, и по-прежнему следовал за ней. Через сто шагов они перебрались через пролом в стене. Вдруг он поднял глаза и увидел перед собою старое аббатство Сен-Дени, исполинскую колокольню и окна церкви, слабо освещенные пламенем костра, возле которого бодрствовал сторож.
Он поискал глазами женщину, но она исчезла. Он был на кладбище.
Он хотел вернуться через тот же пролом. Но ему показалось, что там сидит мрачное и угрожающее привидение – Генрих IV.
Привидение сделало шаг вперед – рабочий попятился. На четвертом или пятом шаге он оступился и упал навзничь в яму. И тогда ему показалось, что его окружили все короли, предшественники и потомки Генриха IV; ему казалось, что они подняли над ним кто свои скипетры, кто жезлы правосудия, восклицая: «Горе святотатцу!» И по мере прикосновения этих жезлов правосудия и скипетров, тяжелых как свинец и горячих как огонь, он чувствовал, как хрустели и ломались его кости.
