Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
* * *
Нас интересовали две вещи: почему распалась группа и при каких обстоятельствах Турченко начал мое преследование в ущелье.
На каждый вопрос он давал ясный, исчерпывающий ответ. Членство в группе Турченко прекратил по причине недостойной, но уважительной. Из страха. В один прекрасный миг он отстал от отряда, свернул в ложбину и некоторое время двигался параллельным курсом. На «одиночное плавание» его подвигла моральная обстановка в коллективе.
– Это и вправду «Последний герой», ребята, – жаловался очередной изгой. – Интриги, клубы по интересам... Тихушники, блин. Вас утопили качественно. До меня позднее дошло, что топить вас оснований не было. Что с того, что вы присоединились последними? В любом деле есть последний, все не могут быть первыми. Невзгоду словно подменили. Столько грязи вылить на каждого из вас! Все припомнила: и как ты, Борис, выносил Дашу из вертолета, и перешептывания по углам, и явную выдумку, по ее словам – так называемый телефонный разговор перед рассветом... Больше всего ее возмущало, что ты не узнала голос говорящего. И смерть Боголюбова припомнила – дескать, только медик мог вкатить командиру отравляющее вещество в такое место, что тот и не пукнул...
– Да любой мало-мальски подготовленный мог, – буркнул Борька, – невелика наука.
– ...А Усольцев – тот еще подпевала! То ли заклеить ее собрался, то ли нутром подхалимским старшую почуял. Ваши косточки перемыли, так он на меня наехал. Рожу хитрую сделал и говорит: «Ты, Сашок, я слышал, в Камнегорском отряде числишься? Под руководством Белова Иван Иваныча?» – «Не Иваныча, – говорю, – а Игнатьича. И не Белова, а Белого». Фамилия у него такая: Бе-лый. «А вот под Бестяхской, – говорит, – в прошлом апреле геологов с горы окатило – скала обрушилась, ваша поисково-спасательная вылетала». – «Ну, – говорю, – вылетала». – «Так ответь же, – скалится, зараза, – сколько душ спасли и как скалу ту величали?» – А хрен ее знает, ребята, как ее величали и кого спасли. Я с апреля по май в Нижнекумской работал – в распоряжении паводкового штаба. Пьяных рыбаков эвакуировали. Так и сказал ему. Через полчаса он опять ко мне и щерится, сволочь. «Никого не спасли, – говорит, – а скалу Клыком Дьявола прозвали». – «Учту», – отвечаю. – «А скажи, Сашок, – не унимается этот упырь, – а вот в сентябре у вас под Ытык-Кюелем вертокрыл хрякнулся в сухую грозу – детишек якутских шибко одаренных с республиканской олимпиады везли. Скажи, Сашок, как долго эту вертушку из болота вынимали и сколько после этого одаренных детишек в Ытык-Кюеле осталось?..» Ну, я про себя чисто матом – откуда я знаю? В отпуске я был, под Ярославлем, на исторической родине. Совпало так. Но разве этим объяснишь? Они и мыслят в одном ключе. Давай шептаться, на меня зыркать... Тоскливо стало, ребята. Ну не убивать же их. Вот и отстал я при ближайшей оказии, и по овражку, на северо-восток... Хорошо, ориентир здесь, – он выразительно постучал по черепной коробке. – Завяжи мне глаза, раскрути, север найду, как ледокол «Ленин»...
На месте крушения Турченко не был, хотя искал он его дотошно. Пошатайся еще минут двадцать, глядишь, и выбрался бы к самолету – уже стоял на краю оврага, когда увидел в придонных зарослях идущего человека (при этом он выразительно перехватил мой взгляд). Обрадовался, но природная осторожность настояла – дал мне пройти, спустился по откосу и пристроился сзади. Правда, мистика пошла: то была баба, то вдруг пропала. Он помчался бегом, но никого в пади уже не было, прямо наваждение какое-то.
– Ты куда подевалась, Даш? У меня аж волосы дыбом...
– А вот, – гордо сказала я. – Сквозь землю провалилась.
В итоге измотанный горе-спасатель предпочел не выяснять, где кончается овраг, а, ненормативно выражаясь, полез в гору. Уснул он в гигантском дупле уродливо-сказочной сосны, где было тепло, сухо, по размеру, и не принимай его периодически жуки-короеды за дерево, все было бы терпимо. В дупле он и проснулся, когда на востоке стали бесшабашно палить. Доведенный до крайности, спасатель быстро сообразил, что двум смертям не бывать, и, не скрываясь, побрел на восток.
– А вертушку из болота, между прочим, выковыривали два дня, – не в строку заметил Борька, вороша палочкой пунцовые поленья, – пока не пригнали «Ми-12» из Троицкого. Приподняли над болотом, трупики вынули и обратно опустили. Вот и не осталось одаренных детишек в Ытык-Кюеле.
Турченко помрачнел. На приятном открытом лице судорожно шевельнулись скулы.
– Но ты и вправду, Сань, смотрелся неубедительно, – хрипло раздалось из кустов. – Лично мне по барабану, но Усольцев поймал тебя конкретно...
Экая неожиданность. Я осталась сидеть, замороженная, вытаращив глаза. Борька с Турченко вскочили, единовременно взметнув стволы.
– Ко мне! – рявкнул Борька. – И без глупостей!
– Обнажи личико, Гюльчитай, – хмыкнул Турченко.
Ветки затряслись, и на полянке появился самый незаметный в нашей компании – Сташевич.
* * *
Жизнь не баловала нас. Физиономически Сташевич узнавался, но при этом возникало чувство жалости. На лице, точно камуфляж, цвела грязь. Мокрый, как водяной, уделан всем, на что щедра тайга: от уснеи и хвои до жухлой ромашки. Сутулился, смотрел исподлобья.
– Бодался с кем-то, – предположил Турченко, с подозрением разглядывая прибывшего.
– Мир входящему, – приветствовал Борька. – Ты один?
– Один, – прохрипел Сташевич, выдвигаясь к центру поляны. Вид у него, конечно, был возмутительный. – Сама ты страшенная, – огрызнулся он, предвосхищая мой робкий вопрос, снял с плеча и бросил к костру набитый чем-то мягким мешок. – Держите, коллеги. От нашего стола вашему.
– Голова Невзгоды? – пошутила я.
Все рассмеялись, громче всех Борька. Напряжение, сковавшее людей, ослабло.
– Рыба-сом, – объяснил Сташевич. – Они по дну обычно лазят, хрен доберешься. В Сибири вообще редко встречаются. А тут бреду по мелководью, смотрю, змеюга из глубины хвост кажет. Пожрать, наверное, поднялась. Я пулю не пожалел, а потом вытаскивал ее, гадину, полчаса, наверное. Оттого и мокрый. Она скользкая, вся в соплях – у сомов ведь чешуи нет.
– Молодец, – похвалил Липкин. – А ты точно один?
– Да точно, – сплюнул Сташевич. Купание в холодной воде (даже не само, а прогулка в мокрой одежде) не замедлило сказаться – он надсадно хрипел и с болью сглатывал.
– Я так и знал, что это Невзгода, – возбужденно защелкал пальцами Борька. – Она не придет. Я сразу ее, стерву, раскусил. То прозорливой прикидывается, то паинькой, то никакой, то власть узурпирует, когда ее вакуум образуется... А что в этом странного, мужики? Мы живем в эпоху, когда происходит стирание граней между мужской и женской работами. Серьезно, коллеги, недалек тот день, когда баба и коня с мужиком на скаку остановит, и в горящий Госдеп США войдет, положив охрану...
– А чего ж ты за ней приударить хотел? Вона как обрабатывал – издалека, – ехидно заметила я.
– А чего тут стремного? – расширил глаза Борька. – У меня основной инстинкт работает, между прочим, как часы. Гормоны в крови бушуют. За кем мне ударять, за тобой, что ли? Да мне твой муж такой основной инстинкт промеж рогов покажет, что я навеки дорогу к вашему брату позабуду... Но согласись, Дашок, и отдай мне должное – я недолго этой ерундой занимался. Воскресенье, понедельник – не больше. А потом – как отрезало.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
