показалось, что их нижние части слились. Женщина протяжно застонала, прошептала: «Так нельзя!», но Папс прикрыл ее рот своей ладонью. Он совершал волнообразные движения, сам при этом тяжело дышал, его лицо пересекала хищная улыбка. Глаза женщины то закрывались, то широко распахивались.
Закончилось все внезапно — Папс отступил, женщина рухнула у стены храма. Всхлипнула, потом подняла глаза.
— Верни… верни, пожалуйста!
Папс приводил в порядок одежду.
— Верну, верну, красавица. Непременно верну. Но сначала ты должна будешь для меня кое-что сделать.
— Что!
— Ты ведь знаешь Дагона?
— Великий… Дагон? — женщина запнулась.
— Не знаю, насколько великий, но вроде бы достаточно известный. Итак, ты передашь ему кое-что.
— Я не смогу! Я боюсь!
— Правильно боишься, но обещаю, что он ничего с тобой не сделает.
— Обещаешь?
— Да, конечно.
Папсуккаль оторвал словно бы кусок от своего рукава, провел над ним ладонью. Мелькнули странные символы, потом рукав, на секунду ставший листом, свернулся в хитрый конверт.
— Вот это. Передашь, вернешься и обретешь снова целостность! Иди, моя прелестная.
Женщина всхлипнула, встала, держась за стену.
— Зачем ты так?
— Ничего плохого не произошло, ничего плохого, — монотонно сказал Папс. — Иди, иди.
Женщина посмотрела на него, вздохнула и вошла — почти упала — в стену храма. Папс выглядел довольным, он словно бы помолодел.
— Эй, ты наверняка подслушиваешь? Вылезай.
Азрик выпрыгнул из ниши.
— Что это было?
— Не твоего ума дело. Сейчас нам надо заняться охотой.
— Какой охотой?
— Увидишь. Храм Юпитера… бывший храм Юпитера тут неподалеку, но тебе придется отвести меня туда. Но сначала надо кое-что сделать.
Папс выдернул прямо из стены храма дымную полоску, потом вторую и третью, ловко их сплел между собой. Через минуту в его руках было что-то напоминающее рогатку для ловли змей.
— Кто такой вообще этот Юпитер? — пробормотал Папсуккаль, придирчиво рассматривая свое творение. — Никогда про такого не слышал. А ведь похоже, что… — он оглянулся на Азрика, осекся и замолчал.
* * *
Ее звали Эстер. Ей было много лет. На заре своей жизни она была просто духом — ручьем, деревом или радугой, что трепещет в солнечный день над водопадом.
Потом она обрела тело — своими ли усилиями или с помощью других, нам неведомо. Она разгоняла мутные воды, и они становились прозрачными, она пела, она танцевала в лесу, и ее движения порождали неслышный и невесомый ветер, от которого трава росла быстрее, а цветы расцветали ярче.
Когда она стала совсем взрослой, ее взяли в храм. Она смотрела на людей, что молились великим богам, ее движения стали точными и плавными, благодаря ей каждый зов человеческого сердца находил путь к алтарю и дальше, и выше, в далекий Цафон, обиталище ее Пантеона. К великому богу Мелькарту, черному исполину в рогатом шлеме.
Она была прекрасна, в ней билось нечто, составлявшее суть этого мира.
Папсуккаль лишил ее сердца и отправил к страшному Дагону. Эстер боялась, но стремление вернуть то, что было у нее отнято, пересилило. Она взяла часть дыма, что отходил от жертвенников, и сплела его, и сплелась с ним, и предстала перед троном древнего Дагона, отца богов, и передала ему послание Папсуккаля.
Дагон прочел его. Потом посмотрел на Эстер, и ее не стало. Папсуккаль обманул ее.
* * *
Папс пошел чуть впереди, помахивая своей рогулькой. Азрику снова стало страшно — руины храма Юпитера остались чуть левее, над ними до сих пор шел дым, пахло чем-то едким.
В камнях зашуршало, Папсуккаль метнулся на звук, ткнул раз, другой, и наконец извлек из-за завала нечто извивающееся.
Прижав противника к земле своей рогатиной, Папс внимательно рассматривал его. Азрик превозмог страх и тоже подошел.
Существо перед ними словно пришло из ночного кошмара. У него была одна рука, совсем как у человека, с огромной ладонью. Вместо второй руки торчала клешня, как у скорпиона. Голова была похожа на крысиную, ноги были позаимствованы у козы или овцы, длинный хвост — у осла. Тело — наполовину покрытое шерстью, наполовину голое и даже прикрытое какими-то ошметками одежды. Азрика замутило.
— Да уж, — прервал молчание Папсуккаль. — Никогда такого не видел. Химера, порожденная внезапным слиянием и прерыванием потоков…
— Чего?
— Ничего.
— Что это?
— Это? Хмм… помнишь старика, с которым я беседовал в храме у постоялого двора?
— Да.
— Вот это существо когда-то было кем-то вроде него. Смотрителем алтаря. Выглядел он тогда, я так думаю, гораздо лучше.
— А что с ним случилось?
— Хорошо бы это выяснить… Похоже на то, что когда алтарь взорвался, все протекавшие через него потоки враз перепутались и обратились.
— Чего-чего?
— Не обращай внимания. Я просто рассуждаю вслух. Дурацкая привычка, а тебе все равно не понять.
Азрик обиделся, но все равно слушал во все уши.
— То есть в какой-то момент возникло сплетение колец и узлов, а потом потоки вернулись, так как их адресат исчез. Вернулись и запечатали это сплетение в таком вот виде. Нежизнеспособном, надо сказать — жить этому бедняге осталось недолго. И ведь не спросишь, что с ним случилось. Тьфу…
Папсуккаль протянул руку, воткнул ее прямо в тело существа. То дернулось, засучило ногами. Папсуккаль, ругаясь вполголоса, что-то нашаривал внутри, наконец вытащил трясущийся комок. За ним тянулись клейкие нити. Азрик, чувствуя, что его ужин готов покинуть желудок, поспешно отвернулся. Так и стоял, вперившись в темноту, пока окончательно не затихло чавканье, и лишь потом посмотрел на своего спутника.
Папс был весь заляпан какой-то жидкостью. Лицо перемазано, в бороде застряли ошметки, рубаха вся в пятнах. Он рыгнул, прикрыв рот ладонью.
— Возвращаемся, — будничным тоном сказал он.
На обратной дороге проблем не возникло, и вернулись они быстро. Азрик забрался на крышу по уже знакомому пути. Папсуккаль все это время маячил поблизости. Слава богу, он привел себя в порядок — каким образом, Азрик не заметил, да и не имел особого желания выяснять это.
На крыше Азрик юркнул под одеяло, Папс сидел неподалеку — в статуэтку он возвращаться не стал, видимо, переваривал информацию, взятую из несчастной химеры у разрушенного храма. О чем-то размышлял.
Разбудил он Азрика ни свет ни заря. Впрочем, Энимилки встал еще раньше — Азрик видел, как он отправлялся вместе с Зумой и еще парой крепких слуг. В доме остался только мальчик и два старых раба — Зеб и Гурр.
— Надо бы нам тоже уходить, — сказал Папс. Он так и сидел на краю крыши.
— Куда уходить?
— В Тир.
— Зачем в Тир? Энимилки сказал, что можно жить здесь сколько захочу! Хоть немного отдохнуть, поесть.
— Нет у нас времени. Эта
