— Да! — резко и поспешно она мне поддакнула. Меня дажеудивила поспешность этого да. Значит, и у ней, может быть, та же самая мысльбродила в голове, когда она давеча меня рассматривала? Значит, и она ужеспособна к некоторым мыслям?.. «Черт возьми, это любопытно, это — сродни, —думал я, — чуть не потирая себе руки. — Да и как с молодой такой душой несправиться?..»
Более всего меня игра увлекала.
Она повернула свою голову ближе ко мне и, показалось мне втемноте, подперлась рукой. Может быть, меня рассматривала. Как жалел я, что немог разглядеть ее глаз. Я слышал ее глубокое дыханье.
— Зачем ты сюда проехала? — начал я уже с некоторою властью.
— Так…
— А ведь как хорошо в отцовском-то бы доме жить! Тепло,привольно; гнездо свое.
— А коль того хуже?
«В тон надо попасть, — мелькнуло во мне,сантиментальностью-то, пожалуй, не много возьмешь».
Впрочем, это так только мелькнуло. Клянусь, она и в самомделе меня интересовала. К тому же я был как-то расслаблен и настроен. Да иплутовство ведь так легко уживается с чувством.
— Кто говорит! — поспешил я ответить, — все бывает. Я ведьвот уверен, что тебя кто-нибудь обидел и скорей перед тобой виноваты, чем тыперед ними. Я ведь ничего из твоей истории не знаю, но такая девушка, как ты,верно, не с охоты своей сюда попадет…
— Какая такая я девушка? — прошептала она едва слышно; но ярасслышал.
«Черт возьми, да я льщу. Это гадко. А может, и хорошо…» Онамолчала.
— Видишь, Лиза, — я про себя скажу! Была бы у меня семья сдетства, не такой бы я был, как теперь. Я об этом часто думаю. Ведь как бы нибыло в семье худо — все отец с матерью, а не враги, не чужие. Хоть в год разлюбовь тебе выкажут. Все-таки ты знаешь, что ты у себя. Я вот без семьи вырос;оттого, верно, такой и вышел… бесчувственный.
Я выждал опять.
«Пожалуй, и не понимает, — думал я, — да и смешно — мораль».
— Если б я был отец и была б у меня своя дочь, я бы,кажется, дочь больше, чем сыновей, любил, право, — начал я сбоку, точно не обтом, чтоб развлечь ее. Признаюсь, я краснел.
— Это зачем? — спросила она.
А, стало быть, слушает!
— Так; не знаю, Лиза. Видишь: я знал одного отца, которыйбыл строгий, суровый человек, а перед дочерью на коленках простаивал, руки-ногиее целовал, налюбоваться не мог, право. Она танцует на вечере, а он стоит пятьчасов на одном месте, с нее глаз не спускает. Помешался на ней; я это понимаю.Она ночью устанет — заснет, а он проснется и пойдет сонную ее целовать икрестить. Сам в сюртучишке засаленном ходит, для всех скупой, а ей изпоследнего покупает, подарки дарит богатые, и уж радость ему, коль подарокпонравится. Отец всегда дочерей больше любит, чем мать. Весело иной девушкедома жить! А я бы, кажется, свою дочь и замуж не выдавал.
— Да как же? — спросила она, чуть-чуть усмехнувшись.
— Ревновал бы, ей-богу. Ну, как это другого она станетцеловать? чужого больше отца любить? Тяжело это и вообразить. Конечно, все этовздор; конечно, всякий под конец образумится. Но я б, кажется, прежде чемотдать, уж одной заботой себя замучил: всех бы женихов перебраковал. А кончилбы все-таки тем, что выдал бы за того, кого она сама любит. Ведь тот, кого дочьсама полюбит, всегда всех хуже отцу кажется. Это уж так. Много из-за этого всемьях худа бывает.
— Другие-то продать рады дочь, не то что честью отдать, —проговорила она вдруг.
А! вон оно что!
— Это, Лиза, в тех семьях проклятых, где ни бога, ни любвине бывает, — с жаром подхватил я, — а где любви не бывает, там и рассудка небывает. Такие есть семьи, правда, да я не об них говорю. Ты, видно, в своейсемье не видала добра, что так говоришь. Подлинно несчастная ты какая-нибудь.Гм… Больше по бедности все это бывает.
— А у господ-то лучше, что ль? И по бедности честные людихорошо живут.
— Гм… да. Может быть. Опять и то, Лиза: человек только своегоре любит считать, а счастья своего не считает. А счел бы как должно, так иувидел бы, что на всякую долю его запасено. Ну, а что, коли в семье всеудастся, бог благословит, муж выйдет хороший, любит тебя, лелеет тебя, неотходит от тебя! хорошо в той семье! Даже иной раз и с горем пополам хорошо; даи где горя нет? Выйдешь, может, замуж, сама узнаешь. Зато взять хоть впервое-то время замужем за тем, кого любишь: счастья-то, счастья-то сколько инойраз придет! да и сплошь да рядом. В первое-то время даже и ссоры с мужем хорошокончаются. Иная сама чем больше любит, тем больше ссоры с мужем заваривает.Право; я знал такую: «Так вот, люблю, дескать, очень и из любви тебя мучаю, аты чувствуй». Знаешь ли, что из любви нарочно человека можно мучить? Все большеженщины. А сама про себя думает: «Зато уж так буду потом любить, так заласкаю,что не грех теперь и помучить». И в доме все на вас радуются, и хорошо, ивесело, и мирно, и честно… Вот другие тоже ревнивы бывают. Уйдет он куда, — язнал одну, — не стерпит, да в самую ночь и выскочит, да и бежит потихонькусмотреть: не там ли, не в том ли доме, не с той ли? Это уж худо. И сама знает,что худо, и сердце у ней замирает и казнится, да ведь любит; все от любви. Акак хорошо после ссоры помириться, самой перед ним повиниться али простить! Итак хорошо обоим, так хорошо вдруг станет, — точно вновь они встретились, вновьповенчались, вновь любовь у них началась. И никто-то, никто-то не должен знать,что между мужем и женой происходит, коль они любят друг друга. И какая бы нивышла у них ссора, мать родную, и ту не должны себе в судьи звать и один продругого рассказывать. Сами они себе судьи. Любовь — тайна божия и от всех глазчужих должна быть закрыта, что бы там ни произошло. Святее от этого, лучше.Друг друга больше уважают, а на уважении много основано. И коль раз уж былалюбовь, коль по любви венчались, зачем любви проходить! Неужто нельзя ееподдержать? Редко такой случай, что нельзя поддержать. Ну, а как муж человекдобрый и честный удастся, так как тут любовь пройдет? Первая брачная любовьпройдет, правда, а там придет любовь еще лучше. Там душой сойдутся, все деласвои сообща положут; тайны друг от друга не будет. А дети пойдут, так туткаждое, хоть и самое трудное время счастьем покажется; только бы любить да бытьмужественным. Тут и работа весела, тут и в хлебе себе иной раз отказываешь длядетей, и то весело. Ведь они ж тебя будут за это потом любить; себе же, значит,копишь. Дети растут, чувствуешь, что ты им пример, что ты им поддержка; что иумрешь ты, они всю жизнь чувства и мысли твои будут носить на себе, так как оттебя получили, твой образ и подобие примут. Значит, это великий долг. Как тутне сойтись тесней отцу с матерью? Говорят вот, детей иметь тяжело? Кто этоговорит? Это счастье небесное! Любишь ты маленьких детей, Лиза? я ужасно люблю.Знаешь — розовенький такой мальчик, грудь тебе сосет, да у какого мужа сердцеповернется на жену, глядя, как она с его ребенком сидит! Ребеночек розовенький,пухленький, раскинется, нежится; ножки-ручки наливные, ноготочки чистенькие,маленькие, такие маленькие, что глядеть смешно, глазки, точно уж он всепонимает. А сосет — грудь тебе ручонкой теребит, играет. Отец подойдет,оторвется от груди, перегнется весь назад, посмотрит на отца, засмеется, —точно уж и бог знает как смешно, — и опять, опять сосать примется. А товозьмет, да и прикусит матери грудь, коль уж зубки прорезываются, а самглазенками-то косит на нее: «Видишь, прикусил!» Да разве не все тут счастье,когда они трое, муж, жена и ребенок, вместе? За эти минуты много можнопростить. Нет, Лиза, знать самому сначала нужно жить выучиться, а потом уждругих обвинять!
