-Знаешь, любовь она приходит только раз в жизни. Все остальное влюбленность. А она не имеет ничего общего с настоящим чувством. Просто химия. Реакция, которая быстро развеивается, сменяясь горьким разочарованием. Ты влюбился?
- Я вдруг понял, что всегда любил. Жалко, что поздно, - выдохнул я, ставя мат отцу.
- Люди совершают ошибки. Это закон мира, непреложная истина. Я ни разу не видел безгрешных. Сейчас, подожди. Я быстро.
Отец возвращается через минуту, неся в руках распухший от снимков фотоальбом. Как же я сам не догадался. У нас с Лерой не было много фотографий. Даже свадебная, одна единственная, хранилась у родителей, любовно подписанная, и вставленная в прозрачный конвертик именно в этом вместилище семейной истории.
- Пап, где фотография? - спрашиваю, быстро пролистав пронумерованные страницы. Там, где всегда был наш с Лерой снимок другое фото. На нем я стою на фоне морского заката, приподняв руку, словно обхватываю за талию пустоту. Я не помню, чтобы так фотографировался. - Где фото с моей свадьбы?
- Там же, наверное, где и твоя жена. Ты закоренелый холостяк. И мы с мамой очень переживаем по этому поводу. Очень уж хочется увидеть внуков.- нервно дергает плечом отец, заглядывая встревоженно мне в глаза. - Жень, хочешь я провожу тебя на выставку сегодня. Я не буду заходить, подожду на улице, если нужно.
- Нет. Спасибо, пап. Я сам должен разобраться со своей жизнью. Это моё наказание.
Они не увидят внуков. Им это не дано. Лера не может иметь детей. После той операции ей это стало недоступно. И это тоже моя вина. Лилька...И это так несправедливо
- А потом, я мать спать уложу, а сам тебя дождусь. У меня в погребе бутылка сливянки припрятана. Мы с тобой ее раздавим, пока недремлющее око будет сладко храпеть. И ты мне все расскажешь. Все. Ты ведь изменился, сын. Позволь мне помочь.
Папа улыбается дурашливо, но его глаза, кажется читают меня, заглядывают в подкорку. Только вот помочь он ничем не сможет. Я чувствую, я знаю, я уверен. Мне дан шанс отмолить мои грехи. И он один единственный.
Лера (выдержки из дневника)
15.07.16.
Жизнь продолжается. И боль притупляется со временем и обиды, и даже муки совести засыпают, приглушают свой монотонный диалог с бесконечной тоской. Женьку я простила. Он приехал ко мне в больницу бледный, потерянный, сломленный и я вдруг поняла – что жизнь без него еще больший ад. И то, что это какой – то изощренный мазохизм, выкручивание души, меня не смогло остановить. Потому что я так и не смогла вытравить из души надежду. На похороны Лильки я пришла без него, стояла у разрытой могилы и не верила, что на белом саване домовины покоится мудрая птица Синица. Что разноцветные лучики, обрамляющие голову навеки уснувшей красавицы, как ангельский нимб, больше не осветят этот мир. Едва удержалась на ногах, разжимая ладонь с землей, которая глухим стуком обвалилась в вечность.
Даже плакать не хватило сил. А Женька просто струсил, и меня это жутко разозлило. Хотя, где – то в душе я поняла, что он просто решил оставить сестру в своей памяти живой и смеющейся. Но пусть это останется на его совести.
Я смирилась с приговором врачей. Матерью мне не быть. И в этом нет вины Женьки или моей. И серьезный доктор, отводящий глаза, тоже не был виновен в моей беде. Просто так сложилось. Монстр сделал все, чтобы выломать из меня возможность быть счастливой. И я смиренно приняла этот его последний уродливый «сюрприз». А вчера я навсегда распрощалась с прошлым.
- Лера, ты куда? – заспанный голос мужа заставляет вздрогнуть. Я хотела сбежать пораньше, чтобы успеть на электричку, минуя вопросы и недовольство мужа. Не вышло.
- Мне нужно закончить кое-какие дела. Приеду вечером. Жень, я не сказала. В детской школе искусств ищут преподавателя по графике. Я отправила туда резюме. Мне это нужно, понимаешь? Не мешай, прошу.
Черт, ну зачем я начала этот разговор сейчас? Видимо для того, чтобы отвлечь его от мучающей меня, скорой встречи с пряничным домиком. Прошлое начинает заползать черным душным дымом во все закоулки моего разума.
- Ты чем – то недовольна, или может тебе не хватает того, что я зарабатываю?
Голос Женьки звенит. Я знаю, он против того, чтобы я работала. В его планах я должна безвылазно сидеть дома ублажая его желания. Но мне душно. Душно в этой клетке из которой безумно хочется вырваться.
- Я...
Что мне ему сказать? Что я уже вот уже неделю преподаю по два часа в день. Что я оживаю, чувствуя на себе взгляды любознательных детских глазенок. Я живу, видя усердие своих маленьких воспитанников. Дышу.
- Я понимаю, Лер. Но это чужие дети. Иллюзия. Им не стать твоими.
Он читает меня, словно раскрытую, потрепанную книгу, в которой для него нет ничего неизведанного и нового. И это меня невероятно расстраивает.
- Жень. Давай усыновим малыша. Сделаем счастливым хоть одно живое существо на этой планете. Мы можем подарить ему дом и семью.
Господи, я ведь несу глупость. Нельзя подарить то, чего у нас нет. Семья - всего лишь красивое слово, не применимое к нам.Я знаю ответ на свой вопрос. Он давно уже висит в пропахшем освежителем с ароматом корицы, воздухе.
- Мы это уже обсуждали. Он не станет нашим. Чужая кровь, дурная генетика. Нормальные люди не отказываются от своих детей. Я больше не хочу слышать идиотских предложений, Лера. Своих нет, а чужих не надо. Ты меня поняла?
Я киваю, как и всегда. Соглашаюсь с мужем. Нет злости в его голосе. Скорее горькое раздражение, смешанное с жалостью. Именно это проявление чувств я ненавижу. Жалость постыдна, разрушительна, убийственна.
- Лер, если тебе так нужно, работай в той школе. Я все понимаю,- выдыхает Женька, прижимаясь к моей спине обнаженным торсом. И я чувствую, как ноги становятся ватными. Я наверное никогда не смогу привыкнуть к его прикосновениям. Они не похожи на то, что творил со мной отец, но я вздрагиваю по привычке. – Ты снова стонала во сне,- шепчет муж, опаляя меня дыханием.
Я так и не рассказала ему о своих страхах. Не пришлось к слову, да и не больно то хотелось. А Женька не настаивал на откровенности. Он просто погрузился тогда в странный анабиоз, после смерти сестры. Словно забыл о моих травмах. Вычеркнул из памяти то, что могло создать дискомфорт. Он умеет вычеркивать из сознания непонятное и не нужное. И я ему в этом завидую.
