впереди. Нет, это галлюцинации. До станции ещё минут пять бежать. Падаю без сил на рельсы и теперь уже всем телом чую, как земля дрожит.
Туду-тудук… туду-тудук…
Над нашими с Говардом головами стремительно проносится локомотив поезда метро. Наплевав на боль, я поднимаюсь, дабы глянуть.
[Может всё-таки глюки?]
Раздаётся грохот мощнейшего столкновения, сдавленный рёв дракона и поезд спокойно едет дальше. А мне плевать на Ульсиор, как его там?!
[Какого хрена тут вообще творится?]
В поезде горел свет. В кабине на пульте машиниста сидит раскорячившаяся как звезда огромнейшая крыса. Упёршись передними лапами в стекло, она задними держит руль скорости и рычаг тормоза. Между ног у этого красавца свисают здоровенные розовые яйца. В зубах дымящаяся сигарета и я готов поклясться, что одна из передних лап крысы тянулась к бутылке с бухлом. Её даже убитый дракон волновал меньше, чем эта мутное пойло.
Крыса, Курц, 0 уровень
Шеврон нарушителя: кража-3, мародёрство-8, массовые убийства-9, подстрекательство к насилию-2
Повторюсь, какого хрена? Мы что, всё это время гонялись за крысой? Именно в этот момент, Курц тоже на меня посмотрел. Сигарета выпала у него изо рта.
Глава 6. Монолог в аптечной лавке
Боль — Курц знал все её виды.
Жителей деревни Вагенвальд во время войны пустили даже не под нож, а куда хуже — на опыты ордена Харкланда. Разумеется, Курц помнил и о том, как его тело проходило необратимую трансформацию из человека в уродливую крысу.
Сразу после побега из лаборатории Харкланда — забравшись на уже отплывший корабль — Курц уснул в грузовом трюме и забыл кем был раньше. Так началась его вторая жизнь.
Сначала были дни, месяцы, а потом и годы, когда боль была постоянным спутником Курца. Размер души и разума остался тем же, а крысиный мозг и тело, куда меньше человеческого. Последствия опытов тоже давали о себе знать. Выпадали передние зубы, вырастали новые задние, выталкивая те что уже были. Логики не наблюдалось. Шерсть линяла, выпадала, меняла цвет и длину. Почти год крысюк проходил в образе шара угольно-черных волос, наводя ужас на обитателей канализации Ганны.
В один из дней Курц обнаружил, что хвост попросту отвалился и на его месте уже начал расти новый хвост. В такие дни, в памяти крысюка сами собой всплывали видения о другой, уже не его жизни.
В том видение Курц дрожа от страха сквозь прутья клетки смотрел на двух людей. Военного, одетого в форму Ницианского Союза Стран, и ученого в одеждах ордена Харкланда. Офицер имел поразительно красивые голубые глаза и твердый, как сама сталь, взгляд. Такой может весь вечер смеяться, быть душой компании, соблазнить девушку и сразу уболтать ее пойти к нему домой. А там её убить. Вот так просто… из-за ставшего плохим настроения. Власть, воля, сила и полное безразличие к чужой жизни — вот что читалось в его взгляде.
На фоне голубоглазого и того, как он одним своим молчанием давил на всех подопытных в лаборатории, торопливые объяснения учёного не казались такими уж важными. Но сейчас в памяти Курца всплыли именно те слова. Они как заноза, все никак не хотели забываться.
[Да сэр… у подопытного наблюдается уплотнение генетического потенциала и возможностей тела, пропорционально уменьшению его изначальных размеров, — учёный из Харкланда боялся смотреть на голубоглазого. — Да, сэр… да, все верно… у этой крысы регенерация в десятки раз выше, чем у любой другой особи. Естественный срок жизни также увеличен… нет, сэр… мы пока не научились управлять тем, какой атрибут вырастет после де-хуманизации.]
Такие фразы часто всплывали в памяти, но тогда Курц не понимал, о чем и о ком они. Какие-то люди? Что-то делали?
После побега прошло целое десятилетие, прежде чем крысиное тело стабилизировалось. Линька прекратилась, когти и зубы перестали выпадать. Вместе с этим, как-то незаметно началось и постепенное восстановление памяти прежней личности.
Курц выучил язык крыс живущих в канализации. Раньше он их просто убивал и съедал. Да и кобольдов тоже убивал. И гоблинов-разведчиков, и гигантских ядовитых мокриц, и заплутавших людишек, и живность что плавала в сточных водах. Всех убивал. А как телу стало лучше и злость поутихла, начал учить их языки. В канализации ведь как?! Все живут недолго и память у ее обитателей короткая. Никто из крысиного племени и не вспомнил о том, что раньше их сосед ел себе подобных.
Время шло и в теле крысы-мутанта просыпался разум человека. А вместе с ним и неутолённый информационный голод. Спустя год самообучения крысюк вспомнил о своей прошлой жизни. Его звали Курц Фарго. На момент пленения орденом Харкланда ему было слегка за двадцать. Охотник, мастер на все руки, и самый завидный жених на всю деревню Вагенвальд. Это всё, что удалось вспомнить.
Жизнь продолжалась. Физиология крысы-мутанта позволила Курцу развить голосовые связки и заново научиться говорить на людских языках. Его поистине мощный разум человека требовал общения с разумными. А лучше с теми, кто намного умнее и опытнее его самого!
[З-законы общества людей… как я мог забыть о них. Надо владеть их языками, иметь опыт и вес в обществе.]
Курц уже осознавал, насколько сильно отличается от обычных крыс и людей. Но задача по легализации крысы в обществе людей, мягко говоря, нетривиальная. Её сходу не решишь.
Однако жизнь любит подкидывать сюрпризы. Тщательно продуманный план Курца сорвался из-за встречи, снова разделившей его жизнь на «до» и «после».
Ничто не предвещало проблем. Курц доедал очередную ядовитую мокрицу, собирая их яд в недавно найденную пиалу. Кто-то из городских обронил её в люк для сточных вод.
[Крр… Еда так себе, гоблины повкуснее будут, — думал Курц, отделяя зубами ядовитую железу от плоти насекомого. — Сколько уже лет прошло с тех пор, как их яд перестал на меня действовать? Пять или семь? Крр… совсем сбился со счета.]
Размышления крысюка грубо прервал скрип металла о камень. Противный скрежет заставил Курца прижать ушки к голове.
[Какой идиот решил лезть в канализацию средь бела дня?!] — злой оскал отразился на морде крысюка.
