class="cite">
Куда бы я ни попадала в течение тех трех лет, когда я колесила по стране вдоль и поперек, работая с Друзьями, я видела, как взрослые – и мужчины, и женщины, в чьих глазах всегда отражались штыки, поднимали на руках детей, чтобы хоть им оказалось видно «что-то еще».
Признавая, что «Советская Россия – не идеальное государство», Хейнс все же утверждала, что «духовные перемены», происходящие в народе, пожалуй, ярче всего проявляются в системе образования. Она рассказывала о том, как учителя сидят в нетопленых классах, где нет ни карандашей, ни тетрадок, ни учебников, и вершат настоящие чудеса новаторской педагогики, какие она только видела, а дети в восторге от учебы. Более того, лишения, которые выпали на долю этих мальчиков и девочек, как будто служили им источником роста и развития:
Обязанности и невзгоды, неизвестные детям других, более благополучных стран и времен, явно наделили этих детей совершенно особыми достоинством, мудростью и сдержанностью.
Первые впечатления от России Хейнс получила на железнодорожном вокзале во Владивостоке в 1917 году, где особенно ощущался вызванный войной наплыв беженцев. Там высаживались из товарных вагонов и, не имея возможности ехать дальше, скапливались толпы мужчин, женщин и детей, вынужденных покинуть родные края и бежать от наступающих немецких войск.
Сотни грязных беженцев – старики в зловонных тулупах, женщины в волочащихся по земле юбках, дети в лохмотьях, из-под которых виднелись искусанные паразитами тельца, костлявые младенцы, порой завернутые просто в газету, – лежали и ползали по грязному полу большого вокзала… Они привезли с собой сыпняк и брюшняк, холеру, скарлатину, дифтерию, цингу, малярию и всевозможные кожные болезни… На каждой станции длинной транссибирской железной дороги стояли телеги, груженные мертвецами, которых выбрасывали из товарных вагонов, и только в первые дни еще хватало времени на то, чтобы втыкать в землю кресты над общими могилами[185].
Хотя Хейнс и не была журналисткой, ее яркие описания всех этих ужасов особенно живо действовали на читателей благодаря тому, что она непосредственно общалась с русскими и к тому же хорошо зарекомендовала себя в АКДСО. Гуманитарный дискурс, продвигавшийся квакерскими волонтерами вроде Хейнс, был не менее важен, чем дискурс, в рамках которого профессиональные журналисты старались заручиться поддержкой для русского народа, а также одобрением работы, проделанной большевиками, – особенно в сфере заботы о детях.
Прошлый опыт Хейнс (работа в благотворительных учреждениях, в Детском бюро и т. д.) соответствовал представлениям старшего поколения о реформаторшах, которые смело продвигали «матернализм», то есть всеми силами отстаивали права матерей и детей. Но у других волонтеров из АКДСО было больше общего с феминистками вроде Луизы Брайант, на что указывают имевшиеся между ЧКАЖ и АКДСО связи. Хотя ЧКАЖ и был организацией, отпочковавшейся от феминистской Национальной женской партии, в его публичных заявлениях применялся гуманитарный, «матерналистский» дискурс (пропитанный христианским сентиментализмом), в центре которого находилась забота о невинных мирных гражданах, особенно о детях. Пусть самый разрекламированный проект ЧКАЖ – снаряжение «рождественского корабля» – так и не удалось осуществить (главным образом из-за продолжавшейся блокады), казначей комитета Джессика Смит передала всю собранную сумму – около 3500 долларов – в АКДСО. Она также предложила собственные услуги, причем в любом качестве, чтобы помочь в работе организации на территории России[186].
Выпускница Суортмор-колледжа и дочь художника-пейзажиста Уильяма Грэнвилла Смита, Джессика Грэнвилл Смит родилась в 1895 году в Мэдисоне (штат Нью-Джерси). По окончании колледжа она работала в Национальной американской женской суфражистской ассоциации в Нью-Йорке, а затем в организации Национальной женской партии в Вашингтоне (округ Колумбия). Еще она активно участвовала в деятельности миротворческих и социалистических организаций, в том числе – в Женской международной лиге за мир и свободу, в Лиге контроля над рождаемостью и в Межвузовском социалистическом обществе (в последнем она заняла должность исполнительного секретаря). Смит была проницательна и привлекательна, и позднее одна из коллег по АКДСО называла ее «прекрасным созданием с роскошными золотыми волосами». Преподаватель Смит охарактеризовал ее как человека, который «думает самостоятельно, но не имеет привычки делиться с остальными результатами своих размышлений», а также утверждал, что она «нисколько не поддается действию внешних чар»[187].
Хотя Смит и училась в квакерском колледже, она не принадлежала ни к какой религиозной общине. Однако, подавая заявку в АКДСО о работе на миссию комитета в Россию, она заявляла: «Если бы я решила вступить в какую-либо религиозную организацию, то это были бы Друзья». Свою готовность стать волонтером она объясняла стремлением «содействовать духу интернационализма». Конкретнее же она выражалась так:
Я ощущаю, что должна как-то помогать, – а помогая людям в другой стране, я смогу и удовлетворить свое желание принести кому-то пользу прямо сейчас, и, быть может, лучше подготовиться к тому, чтобы потом помогать людям и в моей стране[188].
В своей заявке Смит честно признала, что у нее мало навыков, требующихся для работы в гуманитарной миссии; однако как активная суфражистка она уже работала с самыми разными людьми, организовывала мероприятия и писала агитационные материалы, а эти-то навыки очень могли пригодиться. Кроме того, недостаток опыта Смит надеялась компенсировать энтузиазмом и готовностью браться за любую работу, которую ей дадут, поэтому она добавляла, что может выехать в Россию в любой момент. Она не скрывала своих политических симпатий: «Я верю в Революцию и солидарна с большинством целей большевиков». Но, сохраняя приверженность квакерским принципам ненасилия, она все-таки упоминала о том, что считает «предосудительным применение силы». По ее словам, «России следовало бы позволить идти собственным путем, оказывая ей помощь по мере наших сил».
Очевидно, из-за неблагоприятного момента заявка Смит так и осталась лежать без дела: в январе 1919 года и американские, и британские квакерские гуманитарные миссии покинули Россию из-за множества сложностей и угроз, вызванных Гражданской войной, блокадой, делавшей связи с сотрудниками гуманитарных миссий в России почти невозможными, а главное – из-за нараставшей враждебностью большевиков по отношению к иностранцам. Хейнс, желавшая остаться в России, примкнула к миссии Американского Красного Креста в Сибири, но эта работа приносила ей гораздо меньше удовлетворения: она сетовала, что АКК, в отличие от квакеров, занимался в первую очередь «медицинскими и военными вопросами», не уделяя должного внимания проблеме беженцев в долгосрочной перспективе. Она отмечала «отсутствие серьезной цели в деятельности АКК, нежелание вникать в ситуацию и направлять усилия на самые нужные, хотя, быть может, и менее эффектные виды работы»[189]. В июне 1919 года Хейнс была уже в США.
Осенью 1920 года Хейнс снова приехала в Россию и примкнула там к Артуру Уоттсу – представителю КПЖВБД в Москве и убежденному стороннику большевиков. В Москве они сообща создали небольшой квакерский пункт, целью которого было оказание помощи русским детям. В эту пору с Хейнс познакомилась Луиза Брайант, позднее с восхищением отзывавшаяся о «работе [Хейнс] с московскими детьми» как о «совсем особой истории»[190].
Хейнс приехала в Москву очень вовремя: там как раз проходила «Детская неделя». Они с Уоттсом увидели специальные представления, подготовленные и детьми, и для детей, и выставки, где демонстрировались работы, выполненные молодежью в школах и детских колониях. «Дети – надежда на будущее», «Дети – счастье человечества»: такие лозунги красовались на плакатах и даже выводились в небе самолетами. Коммунисты брали на себя особые обязательства по отношению к детям: например, возили дрова в детские лагеря или собирали статистические данные, связанные с детским благополучием[191]. Подобные мероприятия помогали убедить сотрудников гуманитарных миссий в том, что их и большевиков объединяют общие цели.
Хейнс и Уоттс обзавелись складом и начали собирать статистические данные: они посещали различные детские учреждения, знакомились с советскими чиновниками, а также с членами немногочисленной англо-американской общины в Москве. Как вспоминала Луиза Брайант, Хейнс была «неутомимой труженицей, всегда сохраняла благожелательность и никогда не падала духом». Каждое утро она выходила на работу в семь утра и раздавала то теплые свитера, то сгущенное молоко, то еще что-нибудь. Она постоянно задерживалась на работе допоздна. «Мы уже раздали свитера, чулки, шарфы и фартуки, обеспечив ими 3500 детей, а поскольку нам приходилось все это раздавать собственноручно, у нас почти не оставалось времени на еду и на сон… Такие
