перед продирающимися сквозь пламя товарищами. Заработать себе пару очков лояльности. Поэтому провел свою серию без жалости, сдерживания и оглядки на последствия. Ударом колена в подбородок здоровый мужик подбросил худое тельце вверх. А ударом локтя в горло — завершил комбинацию, вбил Каня в горячие от жара плиты.
Саргон не успел затормозить: влетел в него, как носорог в толпу африканцев. Твердое, иссушенное тренировками тело мальчишки с защитной пленкой Ци внутри и снаружи оказалось куда прочнее простого, пусть и опытного бойца без каких-либо талантов в культивации.
Боец крякнул, протестующе хрустнул костями, отлетел в сторону от мощного удара, как Кань секундой ранее. Вот только попаданец на этом не остановился: поймал кнутом за лодыжку уже бессознательное тело, крутанул и бросил куда-то в толпу. Туда, где клубился смертельно ядовитый туман.
Следующий выпад хлыста отразили. Злые, закопченные лица. Сосредоточенные взгляды с искрами страха и крысиной, яростной обреченности. Они оказались достаточно испуганными, чтобы встряхнуться, не идти на поводу у эмоций. Не воспринимать сопляка перед собой как слабую, никчемную цель.
Цзяо не верил в собственные слова. Не верил в них и покалеченный Камеем Чжао, и даже доходяга из третьего отряда, который вообще не участвовал в том побоище. Морда одного из их братии оказалась для него куда более красноречивой, чем сладкая речь Старшего.
Игры кончились. Пошло убийство. И каждый из выживших пожалеет о последствиях своих выходок. Однако до них еще стоило дожить. Умри ты сегодня, а я завтра — вот, что прочитал взбешенный Саргон на их лицах.
Противники не мелочились. Против юного культиватора вышла вся тройка десятников, плюс еще четверо их подчиненных ждали удобного момента: обходили со спины, подбирали себе оружие подлиннее, раскручивали пращу. Сам Цзяо тоже предпочел отсидеться за чужими спинами. Наличие дальнобойной атаки развязывало ему руки, а пытаться снова одолеть парня в ближнем бою он не хотел. Одного раза оказалось достаточно. Каждый удар не по годам умелого врага мог стать фатальным.
«Чем быстрее я с ними разберусь, тем быстрее смогу помочь Каню», — Саргон гнал от себя плохие мысли. О смертях, чужих и не очень. О последствиях, мести, почтительности, своей картины мира во всем этом. О собственной преступной беспечности. И ничтожности шансов справиться со всеми врагами одновременно.
Они бросились на него разом. Три тела впереди, еще по одному слева и справа. Цзяо направил на него свою ладонь, принялся концентрировать энергию. Чжао слегка запаздывал, больше специально, чем из-за полученных накануне ран. А вот двое десятников подбежали почти одновременно. И неосмотрительно выстроились в линию.
Саргон удивленно смотрел, как летит в завесу огня напыщенный мужик с южным говором. Единственный, который реально верил в бредни Цзяо. Он полностью вышел из строя уже после третьего удара: сначала не распознал обманку, затем попался на противоходе, а напоследок — не ожидал удара из неестественной, изломанной позы своего противника.
Таким же образом вышли из строя нападавшие с флангов. Ровно по два удара на каждого, плюс одна защитная формация на парирования камни из пращи. Ничего особенного — лишь один показал какой-то силовой навык дубинкой. От него Саргон легко уклонился. Хотел даже перенаправить его на врагов, но не стал экспериментировать. Лишь легонько хлестнул по глазам, да вбил в клинче рукоять хлыста под дых.
Доходяге на помощь прибежала еще четверка. Чжао на ходу выбросил дубинку, рыскал в поисках копья. Остальные были слишком заняты: тушили начатый Канем пожар. Очень правильное занятие: за сгоревшее здание любой из власть имущих придушит весь Лагерь Новобранцев разом, не разбираясь по правым и виноватым.
Кань, сам того не зная, дал Саргону если не шанс, то хорошую фору. Тот воспользовался ей сполна.
Саргон и сам не мог до конца понять, осознать, насколько его манера боя странна и ненормальна для людей вокруг. Как сложно и непривычно ей противостоять, как страшно, пугающе, непонятно выглядят его движения перед лицом реального противника, а не тупых, равнодушных монстров очередной демонической волны.
Десятник третьего отряда натурально посерел лицом, когда Саргон ударил из ненормальной, нечеловеческой позы: когда изгиб колен, головы и тела приходился на разные стороны. Противники бледнели, противники пропускали примитивнейшие удары, просто не ожидая такого быстрого исполнения.
Противники быстро заканчивались. Скупой, даже скаредный стиль попаданца, который тот последнее время начал называть «Стиль Богомола», ошеломлял его зрителей.
Манера синов в бою избыточна. Всевозможные акробатические трюки, уловки, непрерывное течение реки. Попытка действовать гармонично и непрерывно, без шизофренических скачков и микродвижений тела. По сравнению с ними рисунок боя Саргона слишком скуп, выверен, социопатичен.
Как будто скряга, высчитывающий проценты. Плюшкин, который копит силы и как огня боится расточительства. Или Адлер, бесстрастно, механически раскладывающий чужую духовную жизнь на психические расстройства.
Новая четверка проиграла еще быстрее. Они видели поражение собственных товарищей, но сделали неправильный вывод. Попытались сократить дистанцию. Кнут — действительно сложное оружие, им тяжело управлять на первых порах. Однако Саргон не был новичком.
До противостояния вплотную к нему добежало только двое, и ни один из них не оказался готов к связкам движений типа: «клинч», которые попаданец отрабатывал как раз для таких случаев.
Обычно, с таким оружием невозможно было выполнять такие трюки, рывки и выпады, какие делал Саргон. Особенно на такой дистанции и с такого ракурса. По крайней мере, так казалось остальным. Сам попаданец считал иначе.
Его манера сражаться удивляла, возмущала, вызывала отвращение и страх на инстинктивном уровне. Человек не должен так двигаться, не должен использовать группы мышц в такой противоестественной связке, не должен ломать собственный организм через колено во имя праздной, эгоцентричной эффективности. Будто Менгеле, он отринул человечность во имя цели, положил даруемые человеческим началом возможности ради непредсказуемых улучшений. И у него получилось.
«„Я силен! Хочу — подкову сломаю, хочу — человека с кашей съем… Могу и Карфаген разрушить и гордиевы узлы мечом рассекать. Вот какой я!“. Меня Цзяо с кашей не съест — подавится», — С грустной иронией думал Саргон. Спасался юмором от страха потери.
Внутри снедало беспокойство и праведный гнев за ранение Каня. Эмоции вырывались из него порывистыми, вредными для боя импульсами. Благо, противники не показывали ничего не то, что выдающегося, а просто напоминающего боевой стиль. Одна банальщина, основанная на неплохой физической кондиции с минимумом мастерства. Всего лишь гибкие, выносливые тела с доступом к ресурсам.
В отличие от полуголодных, ослабленных бойцов своих отрядов, десятники и их ближний круг чувствовали себя достаточно хорошо, чтобы выигрывать хотя бы за счет бОльшего здоровья. Вот только подобная тактика совсем не котировалась против такого же сытого бойца. Особенно, если он имел богатую практику разнообразных схваток.
Первый энергетический удар от Цзяо сорвался. Старший запаниковал, когда Саргон стремительно рванул к нему, выпустил Ци раньше времени. Секундной активации навыка энергетической петли на кнуте хватило, чтобы без труда рассеять слабую, разреженную Ци. Чжао тогда своим телом защитил патрона, выиграл несколько мгновений, пока не подошла оставшаяся пятерка бойцов. А перед тем, как без сознания упасть от ран заорал, яростно и непреклонно.
Этот вопль неожиданно нашел горячий отклик у медленно тающей в тумане толпы новобранцев. Каждый из них знал, кто стал виновником подобного разгрома. И большая часть до сих пор имела при себе камни или кирпичи.
В воздух взлетело не менее двух десятков снарядов. Пять или шесть пролетели мимо, сбили собственных же товарищей или безобидно ухнули в сторону закрытых залов. Зато остальные пришлись точно в Саргона. Каким бы ни были убогими здешние тренировки, минимальную меткость бойцам десятники все же смогли поставить.
Саргон превзошел самого себя. На пике своих сил, с разогретым телом и пышущими силой энергетическими каналами он сумел отбить двенадцать снарядов. Лишь два камня сумели пробить брешь его обороны: один чувствительно пришелся по пальцам свободной руки, а другой — кирпич с острым сколом, рванул по лбу, чувствительно рассек его. Без защитной пленки Ци пришлось бы худо, а так даже сотрясения не получилось: лишь царапина мешала струйками крови, заливала красной жидкостью левый глаз.
Последняя пятерка защитников
