В окно кареты корректно, костяшкой, постучали.
– Госпожа магик, – раздался приглушённый стеклом голос начальника охраны. – Подъезжаем. Значит, действуем, как оговорено. Мы вас провожаем до замка, а сами останавливаемся в деревне. Дней через десять ждём вас обратно. Если задержитесь, не сочтите за труд, пришлите записку.
– Спасибо вам большое, – отозвалась Недил, опуская раму.
– Да вы не высовывайтесь впустую. Замок-то вот он.
Замок. Одно название, что замок. Неприлично обмелевший, затянутый цветущей ряской ров, крепко подванивающий тиной. Давно и намертво опущенный мост на проржавевших цепях. Низкая, а кое-где и вовсе обрушившаяся крепостная стена. Обвалившийся внутрь себя донжон. Собственно, жилой была только бывшая казарма с нелепым, кое-как надстроенным вторым этажом. Всё же остальное выглядело откровенными руинами.
Выбираясь из кареты, Леора старалась не смотреть на кирасиров – стыдно ей было перед охранниками, потому и косилась в сторону. И едва не наступила на курицу, вольготно расположившуюся на растрескавшихся плитах двора. Видимо, экипажи сюда приезжали нечасто.
– Эй, чего это вы? – заорал ковыляющий к карете старик в заплатанной ливрее. – А ну пошли отсюда! Тут вам не трактир! Вон, вон, говорю!
Дедан замахал руками, как та курица крыльями. Начальник кирасиров вопросительно глянул на Недил. Леора прикусила губы. Больше всего ей хотелось залезть обратно в экипаж и отправиться восвояси.
– Ой, да это же Леора! – завопила невесть откуда взявшаяся девчонка. – Сестрёнка приехала!
Кадет покачнулась, машинально приобняв бросившуюся ей на шею босоногую крестьяночку. От девицы чувствительно попахивало скотным двором и потом.
– Ой, а это твоя карета? Как же я рада, что ты приехала! Какие лошади! А что за солдаты? – трещала девка, не выпуская слабо отпихивающуюся Недил. – Доспехи какие смешные! Ну точь-в-точь пузо у дядьки Махла. А ты насовсем приехала или только погостить?
– Алика, отпусти сестру, дай ей хоть отдышаться, – велела подоспевшая женщина.
– Ну тётушка, – законючила девчонка. – Ну я просто радовая, что сестрица приехала!
– Алика?
Недил отодрала, наконец, от себя девицу, отодвинула, рассматривая. Вот эта вот чумазая, нечесаная, с грязными ногами, обломанными ногтями, в грубом крестьянском платье с подоткнутым подолом, её Алика?!
– Тётушка?
Разве эта старуха может быть её тёткой? Да ладно! Она всегда была в теле, если не сказать толстой, женщина же, стоящая перед ней, худая, как палка и лицо у неё похоже на мордочку грустной мартышки.
– К сожалению, я не могу сказать: «Добро пожаловать домой!». Потому что в твоём доме теперь правят суконики. – Тётя скорбно поджала синеватые губы. – Но мы всё равно рады тебя видеть.
– Я тоже… рада, – промямлила Леора.
– Убирайся вон, ты, отродье Левого! – истеричный визг резанул по ушам, эхом отдавшись под аркой ворот. – Чтоб ноги твоей!.. Даже думать не смей приближаться к моим дочерям! Убирайся, слышишь?
Недил против собственной воли попятилась, больно наткнувшись лопаткой о раскрытую дверцу кареты.
– Мама? – пробормотала растерянно.
– Ты мне не дочь! Моё чрево никогда бы не выносило такую тварь! Ублюдочное создание!
Вот мать изменилась мало. Конечно, если не считать того, что супруга властителя Краснодолья не то что визжать, голоса повышать себе не позволяла. Эта же женщина орала, дико выкатывая глаза, в уголках её рта пузырилась самая настоящая пена, как у бесноватой.
– Рейла, уведи мать, – приказала тётка, не оборачиваясь, вперившись взглядом в кадета.
Рослая девица с постным лицом старой девы, неприязненно глянула на Недил, точно как тётушка, поджав губы. Подхватила вопящую под локоть, потянула к дому, что-то нашёптывая ей на ухо.
– Мама… – едва выговорила Леора, облизав пересохшие губы. – Она больна?
– Не больше, чем мы с тобой, – заверила тётя. – Не знаю, на какой приём ты рассчитывала. Твоё… Пресветлый Отец! Я даже слов подобрать не могу! Это не предательство, это во сто крат хуже! Ты подкосила всех нас, девочка. Тебе не понять, как это жить с постоянным позором, не осмеливаясь людям в глаза смотреть. Впрочем, у нас ещё будет время обо всём поговорить. Одна заблудшая, но искренне раскаявшаяся овца Отцу милее, чем десять праведников.
– Тётя, я…
– Потом, всё потом, – решительно перебила тётка, складывая руки на впуклости живота. – Прости, но для такого роскошества у нас места нет. Да и лишней еды тоже.
Тётя указала подбородком, украшенным большой родинкой, из которой торчал чёрный жёсткий волос, то ли на карету, то ли на кирасиров.
– Они сами о себе позаботятся, – промямлила Леора. – Не здесь, а в деревне, – добавила поспешно.
– Это очень хорошо. Ну всё, пойдёмте в дом. Алика, прекрати реветь. Вспомни о достоинстве. Так распуститься перед псами самозванца! Стыдись.
– Я не реву, – прогундосила сестрёнка и, послушно устыдившись, спрятала лицо в передник из ряднины.
***
Ужин не удался настолько, насколько может быть неудачным семейный ужин, разве что не отравили никого. И дело не в гороховой каше с огромными кусками жёсткой солонины – в корпусе Леоре и не такие «деликатесы» есть приходилось, хотя сейчас она варево только по тарелке размазывала, опасаясь за свои продырявленные внутренности. И не в обеденном зале, продуваемом всеми местными сквозняками и больше напоминающем ледник, чем столовую. И не в сальных свечах, жутко дымящих и ещё более жутко воняющих.
Дело, конечно, в родственниках.
К счастью, мать, выбрала единственно правильную тактику – старшую дочь она просто не замечала. Ну вот не было за столом никакой Леоры Недил – и всё. Средняя сестрица вовсю пыталась подражать маменьке, правда, получалось плоховато. Младшая то и дело шмыгала носом, виновато посматривая на кадета. Тётушкины дочки-близняшки сидели куклы куклами, кажется, ни разу взгляда не подняв. Зато сама тётка вещала за всех скопом.
Стенать об утраченном величии она прекращала только для того, чтобы предать анафеме сукоников, ну а проклятье прерывались лишь перечислением нужд, которые вынуждены терпеть «достойные люди»: замок разваливается, потому что все деньги уходят на налоги. Дров нет – леса отданы на откуп ушлым крестьянам, глядящим на господ свысока и им же продающим дрова втридорога. Девочки остаются без образования, потому что послать их просто не к кому, да и другие высокие рода принимают у себя лишь «платных гостей» – неприлично, а что ж поделать, надо выживать. И коровы стали давать горькое молоко.
А во всём этом виновата Леора. Потому что навлекла на семью позор и разорение. О том, как она почти пять лет подряд им деньги регулярно умудрялась посылать, не было сказано ни слова. Эта мелочь даже намёком не упоминалась.
