колени. Она погладила сына по голове, обняла и начала тихо качать.
— Это я сама с собой.
Ханнес взял ладонь матери, провел по ней пальцами. Потом потрогал морщины на подушечках пальцев Фины и посмотрел на свои пальчики.
— У тебя такие же полосы, как у нашей уборщицы в саду, — задумчиво произнес он.
— Это просто руки часто в воде, — ответила Фина. — Помнишь, как ты сидел в ванной, и у тебя от воды тоже сморщились пальчики? Ты тогда еще подумал, что они так навсегда останутся.
— У меня после ванной они были мягкие. А у тебя твердые.
— Так ты еще маленький. А я — большая, — прислонившись губами к волосам сына, ответила Фина.
Она поцеловала его в макушку. Ханнес закинул голову и посмотрел на мать.
— А ты не болеешь? — заботливо спросил он.
— Нет, — мягко сказала Фина.
— Честно?
— Честно, — ответила Фина и, крепко прижав сына, провела носом по его голове.
Фамилия
Однажды, когда Фина пришла в детский сад за Ханнесом, его вывела к ней за руку воспитательница. Сын был красным, растрепанным, и, сжав губы, упрямо смотрел перед собой.
— Ваш сын дерется с другими детьми, — не поздоровавшись, сразу сообщила воспитательница. — Примите меры.
— Хорошо, — машинально ответила Фина.
— Ничего хорошего, поверьте.
Ханнес со злостью и обидой в глазах провожал удаляющуюся в группу воспитательницу. Такой взгляд сына не ускользнул от Фины. На вопрос, что случилось, Ханнес твердо молчал. Если бы ни отец мальчика из той же группы, Фина вряд ли бы узнала о произошедшем на самом деле.
Мужчина кричал на своего сына, тот размазывал слезы по щекам и никак не мог успокоиться. Фина помнила этого ребенка: она когда-то угощала его с другими ребятами конфетами.
— Скажи своему щенку, чтобы он не подходил к моему сыну, а то я ему голову оторву, — повернулся к Фине мужчина.
Его перекошенное лицо горело. Фина заслонила собой Ханнеса.
— Я сейчас сама тебе голову оторву, — закипела она. — Ты хоть своего сына пожалей.
Отец мальчика ничего не ответил, только бросил на Фину недовольный взгляд. Она стояла, закрывая Ханнеса, пока мужчина с мальчиком не ушли. Фина какое-то время напряженно смотрела им вслед, а потом повернулась к сыну.
— Что ж вы не поделили-то?
Хмуро поглядев на мать, Ханнес пошел к выходу. Фина поравнялась с ним. Она хотела взять сына за руку, но тот крепко зажал свои кулачки в карманах куртки. Поняв, что к случившемуся в детском саду она имеет какое-то отношение, Фина остановила сына и, присев на корточки, заглянула Ханнесу в лицо.
— Я вижу, что ты на меня обиделся. Мне надо знать, за что. Я попрошу у тебя прощения. Ведь я твоя мама.
— Тогда почему у тебя фамилия не такая, как у нас с папой? — вырвалось у Ханнеса.
Фина улыбнулась.
— Это все?
От улыбки мамы Ханнесу стало больно. Неужели она не понимает?
— Прости, родной, — Фина обняла сына.
Ханнес прижался к ней — маленький, доверчивый. Фине стало его жалко, и она едва не заплакала. Сдержало Фину то, что Ханнес не любил слез. Сам он никогда не плакал. Ей это очень нравилось в сыне.
— Давай сделаем так: я расскажу тебе, почему у меня другая фамилия, а ты расскажешь, что произошло у тебя в садике, — предложила Фина.
Ханнес охотно кивнул.
— Мне очень хотелось жить с той фамилией, которая была у моих родителей, — объясняла Фина. — Папа твой был не против. Так можно.
Она не знала, поймет ли сын ее, примет ли сказанное. Ханнес слушал внимательно и смотрел на маму, стараясь не попустить ни слова.
— И больше ничего? — осторожно спросил он, когда Фина замолчала.
Ханнес ждал чего-то большего — интересного, загадочного, даже страшного.
— Ничего, — пожала плечами Фина. — Теперь ты.
Из рассказа сына она поняла, что воспитательницы обсуждая, почему у нее другая фамилия, назвали Ханнеса неродным ей ребенком.
— Приемный, — заключила одна из воспитательниц.
Игравший рядом сын воспитательницы услышал это. Показывая на Ханнеса пальцем, он закричал: "Приемный! Приемный!"
Ханнеса дразнили до вечера. Сжав кулаки, он кидался на своих обидчиков, но те бросались в разные стороны, и Ханнес не знал, кого преследовать. Когда детей начали забирать домой, стало проще. Поймав одного из оставшихся мальчишек, Ханнес повалил обидчика и колотил до тех пор, пока воспитательница его самого не оттащила за шиворот рубашки. Это тот мальчишка ревел в раздевалке.
До прихода Фины Ханнес стоял в углу.
— Я поговорю с твоими воспитателями, — выслушав сына, решила Фина.
— Не говори с ними. Они плохие. Они злые, — просил Ханнес. — Они только вам улыбаются.
— Они не смогут разговаривать со мной так же, как с тобой. Я взрослая, я даже старше их.
— Все равно не говори с ними.
— Хорошо, не буду, — пообещала сыну Фина, подумав о том, что она уйдет на работу, а Ханнес с этими воспитательницами останется.
Видя, что плохое настроение сына никуда не делось, он недоволен собой, Фина наклонилась к нему, ласково потрепав за плечо.
— Все правильно ты сделал, — искренне сказала она.
Удивленный Ханнес отпрянул от матери.
— Ты мне говорила, что нельзя драться. И папа так говорит.
— Нельзя, — согласилась Фина. — Но иногда нужно подраться один раз, чтобы потом не драться каждый день.
***
В детдоме всем воспитанникам давали фамилию человека, в честь кого этот детдом был назван, и присваивали номер. Номер пришивался на форму, наносился на тетради, кровать, тумбочку, шкафчики в спальне, раздевалке. По номерам воспитанников и различали.
Фина завидовала тем, кто попал в детдом с рождения. Таким ребятам здесь было проще. "Изъятые на обеспечение государством у не состоявших в браке рожениц", они не успели узнать ни своей матери, ни своей фамилии. И имя им давали уже тут.
К присвоенному номеру Фина отнеслась спокойно. А на чужую, навязанную фамилию, не отзывалась. Фина не понимала, зачем ей другая фамилия, если у нее есть своя, если она — мамина и папина.
Воспитательницы говорили, что никому не позволено нарушать порядки детдома, и что они не допустят упрямства одной непослушной девчонки.
— Как твоя фамилия? — задавала вопрос воспа, занося над ее вытянутыми ручками деревянную линейку.
Фина зажмурилась в ожидании удара. Опускать руки было нельзя, за это оставляли на весь день в углу, без еды и туалета. Хотелось скорее вырасти, стать выше, сильнее этой строгой, каменной тетки, чтобы показать ей, как бить детей.
Фина хорошо помнила, как прятала от всех заплаканное лицо, как прислонялась им в угол, вдыхая запах сыреющей побелки, — лишь бы никто не
