спального комода начали исчезать целыми упаковками. Опешив от столь дерзкого заявления, я в итоге взорвалась фразой: “Не суй свой длинный нос куда не следует!”. Подобный тон Лив от меня прежде никогда не получала: моя любимая, единственная, младшая сестра привыкла видеть с моей стороны только любовь и лояльность. Мой тон в тот момент, я уверена в этом, явился для неё подобием нежданной пощечины.
Сначала она, конечно, обиделась, но потом, видимо, испугалась потерять моё расположение, в результате чего извинилась. После этого инцидента Лив старалась вести себя тихо, хотя к Данте свои чувства не переменила в лучшую сторону, может быть даже стала ещё более сухой по отношению к нему. Боюсь, она не просто ревновала, но опасалась того, что я предпочту её Данте. Я никогда не спрашивала её об этом, но, подозреваю, именно так оно и было.
Пока же Лив опасалась того, что Данте окончательно отберёт меня у неё, я ни о чём подобном даже не задумывалась. Мы занимались сексом под разными кустами, нам было физически кайфово от тел друг друга и больше, кажется, нам ничего не нужно было от каждого прожитого дня: секс – еда – сон. И так по кругу. В перерывах между этими тремя пунктами мы могли, для разнообразия, поразговаривать на тему наших прошлых жизней, теперь кажущихся идеальными. Так я узнала о его жизни до Первой Атаки: отец бросил его ещё в младенчестве, мать-наркоманка, с пяти лет рос при родной тётке, которой было на него наплевать, как и на своего единственного сына, ровесника Данте. С кузеном они были дружны, словно кровные братья: ходили в одну школу, в один класс, посещали одни и те же спортивные секции. Даже мечтали об одном: открыть собственную фирму по производству каких-нибудь механических штуковин. Вместе поступили в один университет, на один и тот же факультет, вместе жили в студенческом городке. Вместе влюбились в одну девушку, вместе отказались от неё в пользу друг друга. В прошлом году вместе накололи себе татуировки на правых запястьях в виде миниатюрных надписей “Братья навсегда”, а спустя два месяца после этого случилась Первая Атака. Его кузен был рождён в декабре, знак зодиака – козерог. Он не пережил Первую же Атаку. Парадокс, по мнению Данте, заключался в том, что его биологическая мать из воздушных знаков зодиака, то есть Неуязвимая, а значит должна была выжить. Он не стал её разыскивать. “Может, она в итоге нашла для себя заброшенный склад с героином, а может пошла на артефакты”, – других вариантов он не видел, но при этих словах нервно поводил плечами, словно хотел стряхнуть с них невидимую тяжесть боли.
Выслушав его историю я не стала в ответ рассказывать ему о том, что мне самой пришлось пережить после Первой Атаки, получив в своё распоряжение трупы отца и Доди. Хотела рассказать позже, когда боль ещё немного поутихнет и голос точно не дрогнет, но не успела.
Однажды я проснулась и увидела стоящую надо мной Лив. Она сказала мне что-то непонятное, что-то вроде: “Данте куда-то ушёл”. Я мгновенно сдвинула брови: “Ушёл? Что за бред?”. Это действительно казалось бредом – Данте никогда не выходил из дома без меня и причиной была не возникшая между нами сексуальная связь, причиной было прикрытие со стороны напарника. Так было безопаснее – ходить везде вместе.
Окончательно проснувшись, я обошла весь дом, но Данте так и не нашла. К обеду он так и не вернулся, и тогда я вышла на улицу одна, сказав Лив оставаться дома и быть настороже. Я побывала на озере и обшарила всю ближайшую к дому окрестность леса, но его следов так и не обнаружила. Может быть потому, что тогда я всё ещё была весьма посредственным следопытом. Это во время второй зимы я научилась более-менее толково выслеживать дичь по следам, но тогда был конец августа и моего скудного охотничьего опыта всё ещё было недостаточно.
В течение дня, пока я пребывала в безрезультатных поисках Данте, напряжение внутри меня неустанно возрастало. Вопросы вроде: куда он мог деваться? может быть он пошел не в лес, а в город? почему он вышел один? его ведь не словили трапперы? – разрывали моё сознание. Возвращаясь домой, я с неподдельным страхом надеялась не обнаружить в нём пустоту: вдруг Данте попал в передрягу в городе, а вернувшись из него привёл хвост? Но вернувшись домой я застала в нём только Лив с Кеем. Прошёл день, а Данте так и не вернулся. Что-то определённо точно произошло. Но что?
Я припёрла Лив к стене на кухне и заставила пересказать мне подробности ухода Данте, который она, исходя из её первых слов, видела.
– Что значит ушёл?! – схватив сестру за плечи и нагнувшись, чтобы смотреть ей прямо в глаза, вопрошала я. – Почему не предупредил меня?!
– Я вообще ничего не знаю! Видела только, что он набил свой рюкзак всяким добром: запихал в него все свои вещи, взял несколько консервов, упаковок сухарей и термос… Он вёл себя так, будто собирается куда-то далеко и надолго… Если не навсегда.
Смысл последней фразы, хлёстко сказанной Лив, стал доходить до меня гораздо позже.
Сначала я и вправду обнаружила исчезновение его рюкзака, и почти всех его вещей, включая оружие, несколько консервов и термос. Затем я принялась ожидать. Ждала сутки, вторые, третьи…
Сутки перетекали в недели, недели в месяцы.
Сначала я думала, что он придёт завтра, затем, что он вернётся в начале следующей недели, потом, что явится в конце месяца, и, в конце всего, ожидала его возвращения с приходом первого снега. Когда снег выпал, а он так и не пришёл обратно, я перестала ждать. Не хотела терзать себя вопросами без ответов. Все эти вопросы были о том куда и зачем он ушёл, и что с ним в итоге случилось или не случилось. Мы прожили в содружестве почти девять месяцев, три из которых я с ним была физически близка. Естественно я привязалась к нему. Но не настолько, чтобы лить слёзы из-за того, что он кинул нас. Меня. Со временем я пришла именно к этой мысли, которую Лив с каждым днём всё увереннее продвигала в качестве версии произошедшего: парень перезимовал с нами в тепле и при еде, а потом, на исходе лета, двинулся дальше, в надежде найти что-нибудь получше обогреваемого подвала в городе, принадлежащем трапперам.
Лив, конечно же, не права. С Данте я не обожглась. Я
