или Уриил, немало дел и забот, и потому неизбежно, что время от времени они устают. (Например, в своем выдающемся труде «De Civitate Dei», или «О граде Божьем», блаженный Августин Гиппонский объясняет существование одних и тех же видов животных на землях, отделенных друг от друга океанскими водами, тем, что в дни Сотворения ангелы летали по планете со всяким зверьем и рассаживали его там и сям по указанию Творца. И вряд ли тут нужно добавлять, что это была нелегкая работа. – Вст. ред. Х. Г.) Обычно ангельская усталость значительно отличается от известной нам, смертным. Она не угрожает жизни ангелов, это не то измождение от тяжкого труда от темна до темна, которое способно изнурить труженика и сократить его жизнь. <…> Божественные же существа бессмертны и имеют свое прибежище у высокого престола Господня. От Него они получают духовную и телесную пищу. (Здесь автор пользуется образным языком, а не утверждает, что ангелы созданы из плоти и крови. Напротив, автор верит, что «плоть» небожителей на самом деле есть сияние любви Всевышнего. – Вст. ред. Х. Г.) <…> С другой стороны, что касается греха, то ангелы Божии переживают его похожим образом, как мы переживаем истощение наших сил: грех замутняет лучезарную субстанцию, составляющую тела ангелов, и, вместо того чтобы отражать сияние Яхве, они это сияние поглощают. Переполнившись гордыней, они отпадают от Бога. [6]
* * *
Похотливый трепет, который Гавриил, ничего не подозревая, принял за усталость, навалился на него ночным кошмаром. Даже свет, что струился от золотых крыш Райского Града, был не в состоянии восстановить его силы: ноги налились свинцом, крылья не слушались команд, и, потеряв способность лететь, архангел с оглушительным ревом рухнул на землю.
Когда он очнулся, его окружали лесные заросли, сквозь кроны деревьев проглядывало голубое небо с одним солнцем, десять тысяч солнц и хрустальный небосвод куда-то исчезли, но свет лучей этого единственного светила был настолько ярок, что Гавриил прослезился.
Отерев слезы и поморгав, пока глаза не привыкли к свету, ангел чуть не завопил от ужаса: он лежал, распластавшись на земле, а его голова покоилась на коленях юной девы, коротавшей время плетением венка из роз (Rosa rubrifolia) и веточек розмарина (Rosmarinus officinalis).
Подавив едва не вырвавшийся крик, Гавриил в отчаянии снова зажмурился. Ангел чувствовал такую слабость, что, приди деве в голову поприставать к нему, он в свою защиту и пальцем не смог бы шевельнуть, не говоря уж о том, чтобы взмахнуть крыльями и улететь, прежде чем кто-нибудь прищучит его «in flagrante delicto», как это именуется в книгах Всевышнего Суда. Даже подумать страшно, что он мог бы попасться при таких паршивых обстоятельствах! Нет, это было бы слишком дешевым развлечением для адского сутенера Фарцуфа и его теневых королев! Гавриил решил, что лучше притвориться спящим и быть начеку, но, лишь к нему вернутся силы, взметнуться к голубому небосводу, словно стрела из лука.
Размышления Гавриила были неожиданно прерваны ощущением, будто что-то влажное коснулось его ноги. Что происходит? Неужели она уже принялась его щупать? Он приоткрыл один глаз: ангельские ступни с интересом обнюхивал жеребенок единорога (Monoceros imaginarius) и, казалось, готовился их лизнуть. О, Боже! Как можно притворяться спящим под такой пыткой?
Однако, когда единорог уже собрался приложиться языком к беззащитному ангелу, дева оторвалась от своего занятия и ласково помахала рукой, отгоняя его. Единорожек сердито фыркнул, но повиновался ее жесту и затрусил прочь.
Это доброе деяние изменило отношение ангела к юной деве. Сквозь полузакрытые веки Гавриил видел, что была она не только добросердечна, но и удивительно хороша собой, и он упивался ее красотой, как эликсиром жизни. Чистые голубые глаза, чуть вздернутый нос, розовые щеки, идеально очерченный рот – все это небесным созвездием сидело на ее белоснежном лице. Светлые волосы свободно спадали на плечи, нежные руки, не познавшие греховного бремени, легко порхали над цветочным венком, а под тонким полотном одеяния в такт рукам поднимались и опускались маленькие девичьи груди.
Вряд ли архангелу грозила опасность от столь прекрасной девы, да к тому же непорочной. Последнее подтверждалось ее властью над единорогом, что стоял теперь неподалеку в зарослях, пожевывая бутон змеиной лианы или церопегии укореняющейся (Ceropegia radicans), ползущей вверх по стволу гранатового дерева (Punica granatum).
Гавриилу никогда еще не приходилось бывать в такой близости к слабому полу – даже когда он объявлял Пресвятой Деве Марии, что та будет беременна Спасителем. Великая весть была передана бесконтактным путем: будущая Богородица стояла у кухонного стола и месила хлебное тесто, в то время как ангел преклонил колени в дверном проеме кладовки и чудесные слова, сияя золотым огнем, свободно перелетали между ними по воздуху. И хотя ангел уже потерял счет картинам, подтверждавшим его версию этого события, сейчас он был настолько опьянен красотой девушки и струившимся от ее лона теплом, что в памяти крутилось, будто он тогда прижался губами к правому уху Марии и поцеловал ее.
Гавриил собрал в кучку и вытянул губы: отчего ему не предложить юной деве нечто подобное? То, что приемлемо для самó́й Пресвятой Девственницы, должно быть приятно этой ее младшей сестре, уложившей его голову к себе на колени!
Распахнув свои ангельские очи, он потянулся к девушке. Но та, видимо, вовсе не была так поглощена своей цветочной композицией, как казалось Гавриилу. Ловко выскользнув из его рук, она вскочила на ноги и тихонько прыснула, когда он скатился с ее колен – тяжело, словно мешок с углем.
Ангел сел в траве, пытаясь очувствоваться. Единорог, разлегшись под цветочными фонариками змеиной лианы, издавал идиотские жвачные звуки, а вот прекрасная юная дева будто сквозь землю провалилась. Что за глупости такие – выскакивать из-под него, как из-под какого-нибудь сатира? Не нужно быть теологом, чтобы увидеть, что он – архангел! У кого еще мог быть нимб и шестнадцать крыльев?
Однорогий послал ангелу злобный взгляд.
С трудом поднявшись на ноги, Гавриил подолом хитона отер выступивший на лбу пот. Ему во что бы то ни стало нужно найти деву, она не должна думать, что он хочет ей зла. Нет, это будет совсем некстати, если она такое повсюду разнесет.
Приложив к губам руки наподобие трубы, он кружил по рощице, выкрикивая направо и налево: «Я есмь ангел! Я есмь ангел!» Но ни один из его призывов не получал другого отклика, кроме единорожьего чавканья, которое усиливалось каждый раз, когда ангел произносил слово «есмь».
Гавриилу уже изрядно надоело вести беседу с пищеварительным трактом
