Эй, ребята, эй, ребята,Ну-ка, скорости прибавьте!Эй, ребята, эй, ребята,Ждёт нас дом, наш Мингулей…Я изумлённо умолкаю, когда в воде появляются три тёмные круглые головы. Дэйви жестом показывает мне, чтобы я продолжала петь, и тюлени подплывают ближе. Затем он делает мне знак обернуться, ия вижу, что на нас смотрят еще две пары глаз. Я поднимаю Дейзи повыше, чтобы она тоже их увидела. Её глаза становятся почти такими же круглыми, как у них.
– Смотри, – говорю я, – к нам приплыли тюлени!
Она показывает на них пальцем.
– Тени?
– Да, тюлени.
Один из них ныряет, выгнув гладкую спинку, и исчезает под лодкой, но спустя несколько секунд появляется с другой стороны. Остальные смотрят, покачивая в воде головами, похожими на чёрные поплавки.
Дэйви усмехается и вновь заводит мотор. Мы медленно уплываем, тюлени наблюдают за нами из своей секретной бухты, а потом один за другим исчезают под водой.
У другого берега острова Дэйви вытягивает ещё две сетки. Попался ещё один омар хорошего размера (вообще-то два, но один из них – самка, конечности которой покрыты яйцами, поэтому Дэйви отпускает её, чтобы она обзавелась потомством и прибавила ему добычи) и два коричневых краба, много-много лобстеров и сурового вида морская собачка, которую Дэйви тоже выкидывает обратно в воду.
– На сегодня неплохой улов, – заключает он и смотрит на часы. – Ну, как вы там? Хотите ещё покататься или вам пора домой?
– Думаю, мы не прочь продолжить, – говорю я с улыбкой. Солнце отражается от воды, слепит и поднимает нам настроение, и ни Дейзи, ни я пока не готовы вернуться на сушу. Одобрительно кивнув, Дэйви разворачивает «Бонни Стюарт» на север, и мы плывём туда, где берег окаймляет полоса белого песка, отчего вода кажется бирюзовой, как на туристических открытках.
Он выключает мотор, и мы плавно дрейфуем к пляжу. Сквозь кристальную воду видны раковины гребешков.
– Время обеда, – объявляет Дэйви, вытаскивая из-под скамейки плетёную корзину. Он достаёт бутерброды, завёрнутые в жиронепроницаемую бумагу. – Не знал, что вы любите, так что взял с ветчиной и сливочным сыром. Подумал, что с такими и Дейзи разберётся.
Дейзи одобряет мягкий сливочный сыр и с удовольствием жуёт кусочки бутерброда, которые я один за другим кладу ей в рот. Мы греемся на солнышке, как тюлени, подставляем ему лица и поглощаем наш обед. Потом я даю Дейзи несколько кусочков банана и бутылку молока, и она, довольно вздохнув, прижимается к моей руке и наблюдает за игрой света на двери рулевой рубки.
Дейви приносит небольшую походную плиту, ставит чайник на огонь.
– Вот это роскошь, – восхищаюсь я. – Просто отличный ресторан!
– Рад слышать, что он не уступает вашим роскошным лондонским заведениям, – отмечает Дэйви и улыбается. Его серо-зелёные глаза сияют, а его зубы кажутся очень белыми на фоне загорелой обветренной кожи. Но внезапно его лицо становится серьёзным. – Ты, наверное, скучаешь по всему этому. По той жизни, какую вела.
Я думаю, что ответить на его слова, которые кажутся скорее утверждением, чем вопросом, пока он кладёт пакетики в кружки и наливает воду из чайника.
– Да нет, не особенно, – киваю я, когда он достаёт банку из-под варенья, полную молока, и вопросительно смотрит на меня, вскинув брови. – Совсем чуть-чуть. Спасибо, – я беру жестяную кружку в руки, дую на чай, чтобы он скорее остыл. – Когда уезжала из Лондона, думала, что буду ужасно скучать. Но нет. В том, что наш дом – Ардтуат, нам очень повезло. И Дейзи, и мне. Единственное, по чему я скучаю, – по возможности петь. Но сейчас мне уже кажется, что петь умел кто-то другой – та женщина, которой я была в прошлой жизни.
– Это так тяжело – лишиться голоса…
Я киваю, отхлёбываю чай и крепче прижимаю к себе Дейзи, глаза которой уже закрываются сами собой.
– Было тяжело, да. Сначала казалось, это конец моей жизни. Кроме голоса, у меня ничего не было. Он был мое всё. И вот из восходящей звезды я за несколько недель стала никому не нужным ничтожеством.
