тех старух, что интересуются делами всей деревни, и что бы ни случилось, это никогда их не шокирует… такие добрые ведьмы. Она считала все происходящее совершенно естественным, как это и было или должно было быть… Она с восхищением отозвалась даже о Луи.
— Куда он девает свою энергию? Куда?
Я рассказал ей о своем небольшом приключении с Луи.
— Он целый день очень много работает, и на самом спектакле тоже. А потом уходит и начинает пить. Пьет, как американец, а может быть, как русский… Потом прихватывает какого-нибудь паренька, а попозже, возможно, и второго, не говоря уж о тех, с кем работает в театре. Это просто великолепно! Такая жизненная сила! Это так по-мужски!
Я не очень был уверен в том, что все это оканчивается действительно по-мужски, но все зависит от того, как вы смотрите на эти вещи… Он действительно поступает как мужчина, и, может быть, действительно нет большой разницы — затаскивает в постель мальчика или девушку… Все это довольно запутанно, и я решил, что однажды сяду и во всем разберусь. Немного легкомысленно, но вполне соответствует духу времени. Во всяком случае, все может зависеть от диеты.
Игланова проглотила пару конфет, я в это время пытался вспомнить, в данный момент она замужем или нет. Но когда я попытался выстроить в уме все ее замужества, разводы и вдовства, из которых одни были общеизвестны, а о других ходили только слухи, то обнаружил, что не могу вспомнить даже половины имен ее мужей и покровителей… как было принято называть приятелей мужского пола в испорченные времена до Первой мировой.
— Она станет прекрасной балериной, — сказала Игланова, чей рот был набит шоколадом.
— Джейн? Я тоже так думаю.
— Она очень теплая… вот здесь. — Игланова коснулась своей печени, источника, как она говорила, самых сильных женских эмоций. У мужчины этот источник располагался где-то гораздо ниже и был куда менее выражен в том, что касалось интенсивности и артистических достоинств.
— Она понравилась вам в «Затмении»?
— Очень. Она прекрасно исполнила свою партию. Хотя сам балет ни к черту не годится.
— Плохой?
— Очень плохой. Сплошные трюки. Мы все это уже проделывали в двадцатые годы. Мы стонали и страдали на сцене, так как нам недоставало любви. Мы действовали, как машины. Мы уже тогда все это прошли. А теперь молодые американцы думают, что это современно. Ха! — Она сделала презрительный жест, отшвырнув журнал на пол.
— Когда вы его видели?
— Только прошлым вечером… В предыдущий раз я была занята.
— Саттон тоже очень неплохо танцевала.
Игланова помрачнела.
— Какая трагедия, — пробормотала она.
— Похороны были просто ужасны.
— Отвратительны. Майлс вел себя как дурак.
— Я думаю, он был слишком расстроен, чтобы обращать внимание на мелочи.
— Расстроен? Почему? Он же ее не любил.
— И все же… То, что случилось, было просто ужасно.
— Ах! — похоже, она была готова рассердиться. — Если женщина напрашивается, чтобы ее убили, ее убьют. Но Майлс все равно дурак.
— Почему?
Игланова пожала плечами.
— Не представляю, как он сможет выкрутиться. Все так очевидно. Вы знаете… я знаю… все знают.
— Но почему полиция его не арестует?
Она развела руками, в полумраке сверкнули желтые алмазы.
— Это как в балете. Все происходит медленно. Сначала вы даете тему. Потом следует мужское соло. Потом женское. Потом они танцуют вместе. Pas de deux.[4] Они знают, что нужно делать.
Ее неожиданная холодность показалась мне чрезмерной.
— Вы говорите так, словно хотите, чтобы его уличили и осудили.
— Это не то, чего я хочу… Нет, он — дурак. Его единственная надежда — что не сумеют доказать, что это сделал он. Но рано или поздно они докажут. Они это уже почти сделали.
— Когда?
— Сегодня утром; как они называют эту штуку?
— Слушание?
— Какое чудное слово! Да, там стало ясно, что за ним следят. Сегодня вечером он дирижировать не будет… а может быть, и никогда! — добавила она. Теперь она была похожа на злую ведьму, насылающую заклятия.
— Вы говорите так, словно его ненавидите.
— Я? Я ненавижу Майлса? Он лучший дирижер, с которым мне после Парижа приходилось работать. Мне будет очень жаль, если его не будет… Надеюсь, я могу вам довериться? Нет, я зла на него. Он хотел убить жену… Прекрасно! Я полностью согласна с ним. Это вполне естественно: избавиться от того, что делает вас несчастным. Если бы он сказал об этом мне, если бы он пришел посоветоваться, я определенно посоветовала бы ему ее убить, но сделать это так, чтобы все выглядело натурально. Так, чтобы его не поймали. Какой смысл избавляться от неприятностей, если потом страдаешь сам? Я презираю плохих артистов. А он — истеричный дурак. Он совершенно потерял голову. Она отказалась дать ему развод, так он пошел за кулисы и перерезал трос. И сам попал в беду…
— А если он этого не делал?
— Нет, сделал… Майлс — единственный человек, который настолько глуп, чтобы проделать все это подобным образом. Я бы выбросила ее в припадке ярости в окно. Айвен или Алеша отравили бы, Джед Уилбур застрелил… Луи скорее задушил бы. Это зависит от психологии! — сказала Анна Игланова, заговорщически мне подмигнув.
— Мне кажется, вы много над этим думали.
— А кто не думал? Запомните, только я одна могу танцевать с таким дирижером, который всегда ведет оркестр на два такта сзади, только я могу с этим справляться. Я жертва его глупости.
— А вы довольны, что будете танцевать в новом сезоне?
Игланова вздохнула.
— Ах, Питер, думаю, я уже стара. Тридцать один год — слишком много, чтобы танцевать в «Лебедином озере».
— Но вы не уйдете со сцены?
— Им придется меня оттуда вынести, но я буду громко протестовать! — рассмеялась она. — Кроме того, им придется меня убить. И вот еще что я скажу: никакое падение из-за лопнувшего троса не сломает эти крепкие кости! — пошлепала она себя по бедрам.
В дверях появился Алеша Рудин в белом костюме и галантно спросил:
— Разрешите войти?
— Мой старый друг застал меня в компрометирующей ситуации! Алеша, защищайте свою честь! Вызовите его на дуэль! Я этого требую!
Он улыбнулся и пожал мне руку, мягко толкнув меня обратно в кресло.
— Не вставайте. Я сяду здесь. — И он устроился рядом с нами в глубоком кожаном кресле у окна. — Я слишком стар для дуэлей.
— Как он переменился! — в притворном ужасе воскликнула Игланова.
— Но только в лучшую сторону, Анна, точно как и вы.
— За это я дам вам шоколадку.
Я видел, что он уже взял одну. При его комплекции
