Шон: «И половины не сделал. Приходи в гараж».
«Буду через час».
После похода к водопаду прошло несколько дней, и с тех пор Шон почти до меня не дотрагивался. Когда мы зависаем с ребятами, он постоянно меня обнимает, но каждый вечер уходит, скромно поцеловав в лоб. От его противоречивых намеков хочется лезть на стену. Он словно ждет чего-то…и я не могу понять, чего именно. Но я не жалуюсь, а подыгрываю ему, потому что, признаюсь, получаю удовольствие от этой тоски и предвкушения. Я никогда не была распутной женщиной, но из-за влечения к Шону становится трудно придерживаться своих принципов. Парни из моего прошлого и рядом не стояли с этим мужчиной. И сейчас, смотря на свое отражение в зеркале, я вижу, как расцвела от внимания Шона. Это кайф, о котором я почти позабыла. Кайф, от которого торчишь сильнее, чем от любого другого наркотика. На моем сердце уже есть несколько рубцов, но оно продолжает уверенно биться, беспрестанно напоминая, что, играя в его игры, я становлюсь уязвимой. В глубине души я чувствую угрозу. Но пока нахожусь в блаженном неведении, более чем готовая к очередной дозе.
– Не могла бы ты отложить телефон, пока мы ужинаем?
Я вытягиваюсь в струнку, чувствуя на себе взгляд Романа, и запихиваю мобильник в карман, а потом снова берусь за вилку.
– Извините, сэр.
– Сегодня вечером ты постоянно отвлекаешься.
Потому что предпочла бы сейчас находиться в компании Шона. Не знаю, зачем Роман настаивает на совместных ужинах. Разговор не клеится, наши совместные трапезы проходят невыносимо неловко – во всяком случае, для меня. Сложно угадать, что беспокоит Романа, потому что этот человек непробиваемый камень. Он всегда недоволен, и кажется, что никакую другую эмоцию выжать из себя не способен. Чем дольше я живу в его доме, тем сильнее он кажется мне незнакомцем.
– Какими были твои родители?
Прежде я ни разу о них не спрашивала. Даже в детстве. Даже, когда была ребенком и могла прибегнуть к напускной дерзости, я понимала, что лучше не спрашивать. Они оба ушли из жизни, если верить той скудной информации, что знали я и мама.
Роман идеально ровно набирает на вилку пасту.
– Что конкретно тебя интересует?
– Они были такими же общительными, как ты?
Отец скрежещет зубами, и я мысленно поздравляю себя, но и бровью не веду.
– Они вели светский образ жизни, а мой отец регулярно посещал поле для гольфа.
– От чего они умерли?
– Они пили.
– Яд? Они отправились на тот свет в стиле Шекспира?
– Смерть тебя забавляет?
– Нет, сэр. – Меня забавляет этот разговор.
– Они умерли почти сразу друг за другом. С разницей в три года. Когда я родился, им было за сорок.
– В этом смысле ты их опередил, да?
Моя мать родила меня в двадцать лет, а Роман был старше ее на двенадцать. Он урвал лакомый кусочек.
– Я вообще не планировал заводить детей.
Я растопыриваю пальцы и быстро трясу ладонями.
– Сюрприз. У вас девочка.
Даже ни намека на улыбку.
– Как с тобой тяжело. – Я делаю глоток воды. – Извини за подгузники, тут уж ничего не поделаешь. – Я уверена, что этот мужчина не менял мне подгузники. Ни разу.
– Сесилия, ты весь вечер собираешься так себя вести?
– Можно только надеяться. – Что ты не изничтожишь мою душу своим убийственным взглядом.
– Выходит, ни родителей, ни женщин. А друг, с которым можно отдохнуть, у тебя есть?
– У меня есть компаньоны. Много.
