Книга Ведьма внутри меня - Ника Маслова

Пока Дэбрэ и Вилар обменивались ударами из острых слов, я молчала. Слушала их, но больше думала о своём.

Так у Майри и правда имелась причина желать королеве зла. Интересно.

Если речь идёт не о деньгах, то все войны, говорят, начинаются из-за женщин, но и женщины, влюблённые в мужчин, тоже вносят свой вклад. Могла ли Майри захотеть отомстить, да ещё и так странно — не сопернице, а её старшей сестре, не какой-то простушке или ровне, а королеве? Всё возможно, конечно. Люди во всех мирах одинаковы: мы стараемся быть логичными, но чувства имеют над нами большую власть. Допустим, Майри полюбила Вилара, или, что вероятней, он настолько увлекся ею, что неосторожно пообещал брак, а она — по глупости, на эмоциях — позволила себе поверить ему, мечтала, строила воздушные замки. В таком случае, когда всё рухнуло, она могла потерять голову из-за боли и гнева.

И всё же мне не нравилась эта версия. Не сходилось: бедные сиротки, знающие своё место, а Майри-Маймай его явно знала, не мстят законным наследникам богатых родов и уж тем более не связываются с королевами, отнимающими их шанс на счастье. Майри, конечно, мог вести порыв, временное безумие, отчаяние. Если она, как и Вилар, витала в облаках и видела счастливое будущее с ним, то возвращение к реальному положению дел могло её не просто ранить, но и сломать, и даже убить — или толкнуть на убийство.

Дэбрэ считал Майри ведьмой во всех смыслах слова, Вилар видел женщину-глину, нежный цветок. Кто из них прав, сложно сказать, но обида и ненависть — страшные чувства. Пять лет назад мне довелось их испытать во всей полноте, и я до сих пор помнила, какой стала грязной и чёрной внутри. Я потеряла семью и будущее — Майри, кажется, то же самое, только иначе. А значит, и милашка Маймай могла показать себя совсем не милашкой.

Мысли о том, как убиваешь, уничтожаешь того, кто уже уничтожил тебя — токсичная дрянь, убивающая тебя самого. Мне ли не знать. В моём случае дело до сумасшествия не дошло, но таблеточки профилактически пришлось попить где-то с полгода. И то временами на меня накатывало: я белугой ревела, меня всю трясло, руки скрючивало от ненависти-ненависти-ненависти… О состоянии Майри я могла только догадываться. Из всех окружающих её лиц она была самой слабой, лёгкой жертвой, но даже загнанный олень иногда может порвать брюхо волка рогами.

Водителя фуры, напившегося, а затем и уснувшего за рулём, я ненавидела так сильно, что мысленно представляла, как разрезаю его ножом на куски. Меня выворачивало от собственных мыслей, от картин, то и дело вспыхивающих в голове. Тошнило от себя, своей ненависти. Я ненавидела и его, и себя. Себя, наверное, не меньше — ведь не могла прекратить думать об этом, чувствовать это. А в один не самый прекрасный момент поняла, на что трачу свою несчастную жизнь и остатки здоровья.

Я простила его. Не ради него. Ради себя, ради того, чтобы больше не думать о нём. Я за него даже свечи поставила в церкви. Вернее, это сделала не я, а соседка, тётя Катя, милая такая старушка — я дала ей деньги и попросила заказать молебен о его здравии на целый год и чтение псалтыря. Человек, который убил всю мою семью и уничтожил меня, сел в тюрьму. И что-то мне подсказывало, что его жизнь тоже стала не сахар. Но когда я платила, чтобы молились о нём, то точно знала, что делаю это ради себя. Чтобы освободиться от удушливой ненависти, вязких снов, чёрных мыслей.

Простила ли я его по-настоящему? Не знаю. Руки бы я ему не подала. Никогда не забывала причинённое им зло, но больше и не проклинала. Вообще не думала о нём, выбросила из головы, вычеркнула из жизни. И уж точно я бы не пошла убивать его сестру или жену в качестве мести ему. Даже если бы знала, что они вместе сидели в кабине машины и пили.

А Майри пошла. Ну, или они все так о ней говорили. И чем дольше они её — меня — обсуждали, тем меньше я верила, что у поступков Майри могло быть настолько нелепое объяснение.

Вилар и Дэбрэ спорили, обменивались колкостями, будто фехтовали на шпагах. Укол, ещё укол. Мне это, если честно, страшно надоело, и я вмешалась.

— Могу я попросить вас прекратить эту безобразную сцену, господа? — я встала между ними, так что им волей-неволей пришлось услышать меня.

— А вы осмелели, леди Майри, — сказал Дэбрэ, на полвдоха опередив Вилара.

Какое единство оценок, даже забавно. Хоть в чём они сошлись мнениями.

— Вы обсуждаете меня в моём присутствии, говоря обо мне, как о постороннем человеке. Это как минимум невежливо, как максимум — оскорбительно. Я уже говорила вам, виконт Дамиан — мне нечего вам сказать о причине совершённого мной. И виконт Вилар, даже желая того, не в силах удовлетворить ваше любопытство. Его зовут не Майри, он не может знать, что я думала и чувствовала, почему так или иначе поступила. Давайте каждый будет отвечать сам за себя.

Вилар, споря с Дэбрэ, вновь строил из себя заносчивого дурака, но мог быть и другим — теперь я это знала. Его репутацию можно было спасти всего парой слов — и я сделала это.

— Нас с виконтом Виларом не связывает ничего, вы неверно поняли его слова, виконт Дамиан. Ему не в чем себя упрекнуть. Он вёл себя по отношению ко мне исключительно благородно.