сложенную бумагу, развернул ее и быстро пробежал глазами текст, комментируя вполголоса прочитанное. — Так, что тут у нас интересного? «72-ой Отдельный штурмовой батальон» — это понятно. «Справка. Выдана Дивину Григорию Ивановичу в том, что он после государственной проверки прошел 72-ой отдельный штурмовой батальон»…ага, даты…вот, это уже ближе к делу — «с участием в боях против немецких захватчиков в районе»…тоже понятно…о, наконец-то! «После ранения показал себя храбрым и преданным Советской Родине и восстанавливается в офицерских правах с прежним воинским званием КАПИТАН. Командир 72-ого О. Ш. Б. подполковник Пыркин, адъютант старший батальона…» А ты чего такой смурной, Кощей?
Вот черт глазастый, ругнулся про себя Григорий, все подмечает. Нехотя ответил:
— Да так, ерунда, товарищ майор. С начпродом немного, хм, не сошлись во мнениях.
— А что не так? — насторожился особист. — Погоди-ка, сразу не сообразил, — он окинул сидящего перед ним экспата внимательным взглядом. — Что за внешний вид? Ты что, до сих пор аттестат свой не сдал? Подумал, грешным делом, что это ты ко мне так спешил зайти, раз не успел переодеться.
— Говорю же, немного не сошлись с начпродом, — Дивин с преувеличенным вниманием разглядывал разбитые носки своих кирзачей.
Дмитрий Вячеславович побагровел и от души вмазал по столу кулаком.
— Вот, сука! А ну, пошли вместе.
— Оно вам надо, — вяло запротестовал Григорий. — Подумаешь, зайду еще раз потом и получу все положенное.
— Заткнись! — веско обронил особист, вставая и одергивая гимнастерку. — Поднимай свой тощий зад и двигай.
В комнату, где вальяжно развалился в добытом неизвестно где роскошном кресле мордатый капитан с двумя подбородками, Карпухин влетел стремительно. Навис над ошарашенным офицером и тихо, но очень внушительно сказал, проникновенно глядя прямо в глаза своему собеседнику:
— А ведь у тебя это уже не в первый раз, Киселев! Учти, плохо закончишь, капитан.
— Да в чем дело? — попытался было хорохориться начпрод. — Вы из-за этого, что ли? — пухлые щеки качнулись в сторону Дивина, который как раз доковылял до кабинета. — Подумаешь, цаца какая! В плену, небось, был тише воды и ниже травы!
— Замер, Кощей! — крикнул Дмитрий Вячеславович, заметив, как экспат, сравнявшийся лицом с куском мела, медленно нащупывает трясущимися пальцами клапан кобуры. — Убрал руки… Смирно!
Вбитая на уровне рефлексов команда заставила Григория принять предписанную уставом стойку и замереть.
— Вот так-то лучше, — довольно крякнул Карпухин и снова повернулся к начпроду. — Ты почему аттестат у него не принял?
— Во-первых, — начал загибать толстые пальцы-сосиски Киселев — он уже явно оправился от первоначального шока. — У него подпись не та на документах стоит. Во-вторых, печать не на положенном месте. В-третьих…
— Героя Советского Союза капитана Дивина я знаю лично, — не дал ему договорить особист. — И у нашего ведомства к нему нет никаких претензий. Вам все ясно?
— Как Героя? — сбледнул с лица начпрод. — Меня никто не предупреждал.
— А тебя и не должен был никто предупреждать, — презрительно бросил Карпухин. — Обязанности надо свои выполнять точно и в полном объеме. Не то…ты меня знаешь, Киселев! Пошли, Кощей, этот малахольный тебя после найдет и сделает все в лучшем виде. Ведь так?
Капитан истово закивал. По лицу его покатились обильные струйки пота.
— Из новых он, — с тяжелым вздохом пояснил Дмитрий Вячеславович, когда они вернулись в его кабинет. — Старичков-то, почитай, в полку и не осталось вовсе. Из летчиков разве что Прорва и Валиев.
— Живы⁈ — искренне обрадовался экспат. — А я часто их вспоминал. Письма-то нам в штурмовом батальоне писать запретили, так что и узнать было не у кого. Вы тогда, во время отправки из фильтрационного лагеря, сказали, что с ними все хорошо, а потом тишина.
— Живее всех живых дружки твои, — невесело улыбнулся Карпухин. — А вот остальные…кого сбили, кто в госпитале. Некоторые в других полках воюют. Рылеева помнишь? В истребители пошел. Переучился и теперь на «яшке» летает. Трех фрицев уже срубил.
— А Таисия? — нетерпеливо перебил его Григорий. — Таисия. С нею-то что? Все в порядке, по-прежнему в нашей столовой?
Дмитрий Вячеславович отвел глаза. Помолчал. Потом встал, подошел к небольшому шкафчику, что стоял в углу, открыл дверцу и, покопавшись внутри, вернулся, неся в руках объемистую флягу, банку тушенки и полбуханки черного хлеба. Положил все на стол и пошел за стаканами.
— Ты ведь боевой офицер, Кощей, — жестко сказал майор, набулькав грамм по сто в обе граненые емкости. — Поэтому обойдемся без прелюдий. Остапова погибла во время бомбежки.
— Что?!!
— То самое, — Карпухин поднял на экспата глаза. — Через неделю, как тебя смахнули над той чертовой переправой, наш аэродром накрыли фашистские ночные бомбардировщики. «Юнкерсы». И в землянку с официантками угодила полутонная фугаска. Так что там и хоронить было нечего.
Григорий негнущимися пальцами взял стакан и залпом махнул его содержимое, не почувствовав вкуса. Перед глазами плыло улыбающееся лицо Таисии, в ушах журчал ее ласковый голос и заливистый смех. Дивин не понял, как в его руках оказался новый стакан с водкой. Он равнодушно опрокинул его в себя и глухо спросил:
— Место, где она…покажете?
— Извини, капитан, — с сожалением произнес особист. — Отпустить тебя туда не могу. Сам понимаешь, не в том ты нынче положении. Проверки положенные и штурмовой батальон прошел — это ты молодец. Но есть, к сожалению, кое-что такое, почему покамест не стоит тебе высовываться.
— Что, например? — тускло спросил Дивин. Мир перед глазами подернулся черно-белой пеленой, все краски выцвели, поблекли и экспат воспринимал окружающую действительность через незримую тугую пелену, окутавшую его, словно покрывало.
— Да вот, хотя бы это, — Дмитрий Вячеславович достал из ящика стола картонную папку, развязал бечевку и достал желтоватый лист бумаги с машинописным текстом. — Ознакомься.
Григорий нехотя взял лист и попытался заставить себя вникнуть в содержание. Прочитал раз, другой. Непонимающе помотал головой и пробежал глазами расплывающиеся строчки еще раз.
— Что за чушь⁈
— Э, брат, — тяжело вздохнул Карпухин и потянулся за папиросами. — Вот из-за этой чуши ты после госпроверки и попал в штурмовой батальон.
— Подождите, выходит, что показания этого урода перевесили мое честное имя?
— Урод не урод, — недовольно покривился особист. — Но Фрол Лещев один из немногих выживших жителей той деревни, на которую ты указал. Семью его эсэсовцы перед уходом зверски замучили, сам он едва спасся. И поэтому к словам его доверия много. Не безграничного, разумеется.
— Но ведь он заявил, что фрицы меня поймали, держали под замком, лечили, а после, дескать, я пропал? — экспат смотрел на Дмитрия Вячеславовича с недоумением. — Здесь же ни слова правды! Ведь я говорил еще тогда следователю, что жена и отец этой мрази меня действительно нашли раненого в лесу, спрятали и ухаживали. А вот этот самый Фрол как раз и требовал, чтобы я ушел. Выдать фашистам грозился, деньги от них хотел получить за это.
— Да помню я материалы твоего дела, можешь не пересказывать, — с досадой сказал Карпухин, отворачиваясь к окну. — Есть несостыковки в показаниях Лещева, есть. И характеризуется спасшимися односельчанами он не очень хорошо. Но, вот беда, здесь твое слово против его. А, если учесть, что и разведчики, на которых ты наткнулся, указали на определенные моменты, которые, при всем желании, в актив тебе занести нельзя, сложилась такая ситуация — патовая, если честно, — на одной чаше весов твои прежние заслуги, а на другой — гниль и чернота. Вот и пришлось тебе понюхать пороху в пехоте, чтобы развеять, стереть без остатка, до конца эту гадость. И я искренне рад, что ты выжил и вернулся.
— Лучше бы меня на том вокзале фрицы тогда ночью добили, — зыркнул исподлобья на особиста эскпат. — Всем, наверное, легче стало бы.
— Не говори ерунды, — поморщился майор. — И не заставляй меня пожалеть, что все это время мы обращались в самые разные инстанции, вплоть до Москвы, чтобы отстоять тебя. Мнения, знаешь ли, были самые разные. Некоторые особо рьяные твои противники договорились до необходимости военного трибунала. Да-да, не сверкай глазами, было и такое.
— Спасибо, — пьяно ухмыльнулся Григорий. Выпитая водка наконец подействовала и как-то сразу ударила по мозгам. — Спасибо, что не дали шлепнуть, как распоследнюю сволочь. Отслужу.
— Сейчас врежу! — пригрозил Карпухин, свирепея. — Не посмотрю, что ты еще не до конца долечился. Кстати, почему хромаешь — сбежал, не долечившись?
— Врачебная комиссия признала годным к летной работе без
