Профессор рылся в древних артефактах как в ящике с игрушками.
— Надо же! Как эта мантия хорошо сохранилась, она практически такая же белая! Интересно — это опять грибки? — древние одеяния полетели в сторону как кукла, с которой профессор уже успел наиграться. — О, а это похоже на жезл жрецов! И фигурки животных все на месте. Ого, а это… статуэтка? Или кусок ожерелья? Вообще непонятно что — ни то змея, ни то чудище какое-то.
Фигурка, позвякивая, упала на каменные плиты пола. С таким же успехом можно было выкинуть главную улику детектива и просто забыть о ней, вновь начав расследование сначала.
— Ээээ… — звук был такой же, какой издают резиновые пищалки для домашних животных. — Может, не стоит так кидаться? Все-таки, это может пригодиться…
Грецион оторвался от любимого дела и в упор глянул на турагента.
— Кому? Музеям они в любом виде сгодятся — к тому же, все эти штуки прекрасно сохранились, так что ничего с ними не будет, — Психовский достал еще одну штуковину из некоего подобия сундука. — Странно, что вы вообще удивлены — я думал, всякие там туристические ерундовины и не такое вытворяют. Ну, чтобы месту товарный вид придать. Турникеты, например, ставят — это еще цветочки.
Профессор снова замер, задумался и сдернул медицинскую маску. Его борода, похоже, обрадовалась этому больше самого Психовского.
— Вы бы тоже сняли уже. Пока никаких глюков — да тем более, она уже не поможет. Время прошло.
— Но они же действуют по два часа.
— Ну, это от вирусов. А вот от грибков…
Рахат собрал всю свою мужественность в кулак и решился задать вопрос. Кулачок, надо сказать, вышел очень маленький — Дюймовочка и то рассмеялась бы над таким и победила в условной партии армрестлинга.
— А почему вы постоянно говорите об этих грибках?
Грецион, даже не поворачиваясь, махнул рукой.
— Я по ним магистерскую защищал, еще в институте. Время такое было, понимаете? Ты либо про сопротивление токов защищаешь, либо про грибки…
— О. Но я снимать маску все-таки не буду. На всякий случай.
— Да-да-да-да, — отбарабанил профессор любимую фразу, которой отвечал на любой вопрос студентов, заданный невовремя. — Зато можно поиграть в Великого Сыщика и сделать важное открытие об этой гробнице!
— То, что она прекрасно подойдет под какой-нибудь аттракцион? Ну, интерактивный объект, знаете. Особенно тот коридор… Наставить проекторов, звуков всяких для антуража — а все иероглифы и изображения подсвечивать…
— Ага, а я же говорил! Знал, что задней мыслью вы все об этом думаете, — профессор, закончив разорять древний сундук, встал и отряхнул розовые брюки от песка. — Идея, конечно, хорошая, но нет. Эта гробница жрецов — сами гляньте. Классические одежды, жезлы, только какие-то необычные, и еще пара побрякушек. К гадалке не ходи.
Психовский по мере разговора тыкал пальцем в упомянутые предметы, которые теперь беспорядочно валялись вокруг, словно бы Ра забыл отшлепать своих почитателей и заставить убрать за собой магические игрушки вдоволь наигравшихся жрецов.
Грецион Психовский внимательно осмотрел зал, залитый светом от древних ламп, в поисках еще чего-нибудь, что можно было внимательно изучить. Увидь методы профессора любой археолог — и у того точно случился бы сначала культурный шок, а потом инфаркт.
Не найдя больше ничего интересного и даже приуныв — а это можно было заметить в малейших движениях волосков бороды, — профессор зашагал дальше. Вообще, существует целая азбука1, по которой можно читать эмоции людей, обладающих густой растительностью под носом. Достаточно изучить несколько тысяч комбинаций волосинок и правильно их применять — потому что козлиная бородка эмоционирует по одному, густая — по-другому, а-ля Лев Николаевич Толстой — по третьему, ну а усы — это вообще отдельный феномен. Самое главное всегда держать в голове уголки отклонения волосков…
Но Рахат с его усищами выходил за рамки этого запрещенного в некоторых странах пособия — его усы выражали эмоции примерно так же, как кошкин хвост.
Сейчас, например, даже невооруженным взглядом было видно, что шагающий за Греционом турагент вновь отключился от мира реального и погрузился в многоцветную пучину воображения, выуживая сетями сознания с ментальной глубины идеальные туристические картинки.
Возможно, где-то среди них Рахат даже купался в золотишке — хотя все уже давно перешли на безналичный расчет. Но голова — штука странная. Подумай о больших деньгах, и тут же рисуется одна утка, прыгающая в гору монет. Кто в такой извращенной ассоциации виноват — непонятно, но уж точно не говорящая мышь в красных штанишках. Потому что это уже пахнет шизофренией.
Из-за такой глубокой погруженности в чертоги разума — хотя, в случае с Рахатом скорее антресоли, нет, даже архивы сознания, — турагент не заметил, как камни под ногами стали трещать и слегка пошатываться, а струйки песка затекали меж древних щелей и улетали куда-то вниз, словно бы сливаясь в раковину.
Залы гробницы, на удивление, были устроены довольно просто — множество условных «комнат», соединенных коридорами разной длины и ширины, которые, как считал Психовский, рано или поздно сходились в одной точке.
Но какая-то мысль на заднем плане махала сигнальными огнями и подсказывала профессору, что не может в гробнице все быть так просто. К тому же, если гробница когда-то давно могла быть храмом.
Любая такая назойливая мысль рано или поздно просачивается в реальность и материализуется, доказывая тем самым свои правоту. Психовскому предоставилась прекрасная возможность — понять, что он все-таки был прав.
Конкретно это случилось тогда, когда плиты пола уж слишком сильно затрещали, и непонятно куда устремились еще большие потоки песка.
Рахат пошатнулся.
— Что-то тут не слишком уж устойчиво… — протянул он и снова зашатался.
Но все-таки решился сделать еще шаг.
И тогда пол под ним провалился, унося турагента куда-та вниз. Куда-то, где, по-хорошему, должны быть лишь слои пустынного песка.
Психовский даже не подумал ринуться в сторону упавшего гида — это значило провалиться вместе с ним, а падать в неизведанное не очень-то и хотелось.
Грецион просто замер, а потом аккуратно проверил устойчивость пола.
— А я ведь догадывался, что здесь не все так просто, — огласил профессор, сняв желтую кепку. — Ну куда же без подземных ходов!
Почему-то говорят, что возвращаться — плохая примета. Хотя, разделяться — примета куда хуже. Особенно в древнем строении, которое просто так появляется из-под песков, что уже странно, да еще каким-то образом само собой включает лампы, что странно вдвойне.
