– В чем дело? – не выдерживаю я.
Вопрос смягчает выражение ее лица – взгляд становится добрее, губы трогает ласковая улыбка. Но когда она поворачивается ко мне, я не вижу ничего, кроме тревоги.
– Если ты придешь на сегодняшнее заседание, совет может устроить тебе допрос, – говорит она.
– Допрос? За то, что я пришла на заседание совета?
– Ты одна из двух людей, которые могли открыть ларец.
Я останавливаюсь.
– Но я же не открывала его. Поэтому-то и нужно было созвать заседание совета. Разве что… ларец открыла ты?
– Не говори глупостей, Саския. Если бы его открыла я, это не было бы преступлением. Но исчезновение костей – дело серьезное, и совет начнет с допроса тех, у кого был к ним доступ. И они будут дотошны, они досконально изучат все.
Я склоняю голову набок и устремляю на нее пристальный взгляд. Не понимаю, к чему она клонит.
– Вряд ли мое отсутствие на нынешнем заседании заставит их отказаться от мысли допросить меня на каком-то другом.
Она прикусывает нижнюю губу.
– Ах, вот ты о чем.
Она надеялась получить возможность подготовить меня. Меня пробирает дрожь. Подготовить к чему?
– У совета есть… свои методы, чтобы выяснить правду.
– И они ее выяснят. Я не касалась папиного ларца.
– Да, но в последнее время ты много времени проводила в костнице.
И меня осеняет – так в темной комнате зажигают фитиль свечи. Со дня доведывания я хожу в костницу по меньшей мере раз в неделю. И хотя это никак не связано с нынешним преступлением, матушка предпочла бы, чтобы остальные члены совета не узнали причину моих визитов туда. Если им станет известно, что она усилила магическую силу костей, применявшихся в моем доведывании, ее могут лишить звания Заклинательницы Костей.
Я снова иду вперед, и она тоже.
– Ну подготовь меня, – говорю я. – Ведь мы уже почти пришли.
Она напрягается – должно быть, она надеялась, что я развернусь и пойду домой. Но я не собираюсь этого делать.
– Говори правду так умно, как ты только можешь, – советует она.
* * *
Ратуша Мидвуда – это самое большое здание в городе, в нем три этажа, и оно построено из кремового камня. Его стены обвивает плющ вплоть до самой островерхой крыши, с которой на площадь смотрят мансардные окна, похожие на всевидящие очи. Зал заседаний расположен в центре ратуши, которая расположена в центре площади, которая расположена в центре города.
И когда мы входим внутрь, у меня возникает такое чувство, словно мы находимся в бьющемся сердце Мидвуда. В воздухе здесь пульсирует сила – так в человеческих жилах пульсирует кровь.
Шестеро членов совета сидят за каменным столом на возвышении в дальней части зала. Они расселись по старшинству слева направо: первым сидит Андерс, наш Врачеватель, облаченный в синий плащ, затем моя мать в красном, затем Ракель, Мешальщица, в фиолетовом, и Хильда, городской Косторез. За правым концом стола сидят Валерия и Эрик, члены совета, не владеющие магией, на которых вообще нет плащей.
Стены зала сложены из камня, но с потолка до пола они завешаны тяжелыми темно-синими драпировками, создающими впечатление мягкости и тепла и, вероятно, приглушающими звуки, устраняя эхо, которое иначе доносилось бы до остальных помещений ратуши, что нарушало бы тайну.
Я сижу на одной из длинных скамей в задней части зала вместе с Эйми, Декланом, мэтром Оскаром и еще несколькими людьми, за которыми совет послал, узнав, что кости моего отца пропали. Мы с матушкой переглянулись, когда посыльные по одному ввели их в зал. Вот видишь? – хотела сказать я. – У тебя не было бы времени, чтобы меня подготовить, если бы мы действовали так, как хотела ты.
Пальцы Деклана сжимают мою руку.
– Как ты? – спрашивает он. – Эйми мне все рассказала, и мне здорово не по себе.
Матушка так и не задала мне этот вопрос. Как ты? Как ты справляешься с тем, что потеряла отца еще раз? Она просто обнаружила перед собой проблему и начала ее решать. «Работа в режиме “загадка – отгадка”» – любовно называл это мой отец. Когда я была маленькой, меня приводил в восторг ее отрешенный вид, когда она погружалась в свою магическую книгу. Но когда я стала старше, меня начало злить, что в такие моменты я для нее перестаю существовать вместе со всем остальным.
Я сжимаю руку Деклана.
– Со мной будет все хорошо, – говорю я, хотя я вовсе не уверена, что так оно и будет.
– Совет во всем разберется, – успокаивает меня он. – Кто бы это ни сделал, ему не уйти от ответа.
Я собираюсь ответить – сказать ему, что я надеюсь, что он прав, – но тут встает Врачеватель Андерс, и все разговоры разом стихают.
– Вас всех пригласили сюда в качестве свидетелей, – говорит он, – в деле о краже костей Филипа Холта.
Несколько человек, ранее не слыхавших эту весть, ахают, после чего в зале воцаряется зловещая тишина. Как будто из него выкачали все звуки. И хотя я знала, что скажет Андерс, его слова все равно звучат как удар.
– Прошу вас подходить по одному для допроса, – продолжает Врачеватель. – Начиная с мэтра Оскара.
Оскар продолжает сидеть, опустив голову и так стиснув руками колени, что у него побелели костяшки пальцев. Проходит несколько томительных секунд, но он по-прежнему молчит.
– Оскар. – Голос Андерса звучит мягко. – Подойди.
Смотритель костницы встает со скамьи и с мрачным видом направляется в переднюю часть зала. Его поступь тверда, руки сжаты в кулаки. Он совсем не нервничает, понимаю я.
Он в ярости.
Оскар садится в свидетельское кресло, стоящее у правой стены зала, так чтобы его могли видеть и совет, и все остальные.
– Это не официальное заседание суда, – говорит Андерс. – Никого ни в чем не обвиняют. Мы просто собираем показания, чтобы понять, куда двигаться дальше.
Но по тому, как Оскар сжимает челюсти, видно – он чувствует себя подозреваемым.
Раздается стук в дверь, и Ракель встает. В зал входит подмастерье – девушка по имени Бетт, которая прошлой весной вернулась из Замка Слоновой Кости, отучившись год ремеслу Мешальщицы, и с тех пор обучается под руководством Ракель. В руке Бетт держит керас – рог для питья, судя по всему, козий.
– Спасибо, Бетт, – говорит Ракель, забирая у нее рог. – Ступай.
Фиолетовый плащ Ракель колышется, когда она подходит к Оскару и протягивает ему керас:
– Пей.
Он облизывает губы.
– Так ли уж это необходимо?
– Если тебе нечего скрывать, то нечего и бояться.
Из глубин моей памяти всплывает воспоминание. Я была совсем мала – не старше семи лет, – когда несколько деревьев в Лесу Мертвых было осквернено. Кто-то изрезал написанные на них имена ножом так, что их стало невозможно прочесть.
