Действительно, зачем? На самом деле за тем, что я вообще не помню, когда последний раз ездил на метро. Своя машина у меня с 18 лет. До этого в школу меня возил личный водитель.
И тут я понимаю, что я никогда не был в подземке…
Селеста продолжает смотреть на меня с немым вопросом.
— Ладно, давай на метро, — осторожно отвечаю, а сам мысленно перекрещиваюсь.
Господи, мне через месяц 30 лет, а я первый раз в жизни спускаюсь в метро…
Ну ты и мажор, Кузнецов… Вон перед тобой девушка, которая тоже явно из очень богатой семьи, раз училась в закрытой школе и имела личного повара, но тем не менее она спокойно ездит на общественном транспорте. И одевается в масс-маркете. И работает в школе учительницей. И вообще, она — филолог, читала много книжек.
А что ты? Маркетолог хренов. В банке, видите ли, работаешь. Начиная с 18 лет, меняешь машины каждый год. Сейчас вот ездишь на «Кайене». А художественную книгу последний раз держал в руках…
Никогда? Кажется, никогда.
Стыдно должно быть.
Занимаясь самобичеванием, я спускаюсь в парижское метро, все еще держа за руку Селесту. Меня удивляет подземка. Уж не знаю, какая она в Москве, никогда не был, но тут как-то не очень гигиенично. И снова толпы мигрантов.
Но в целом прикольно. Мы сначала едем по одной ветке, потом выходим из поезда и пересаживаемся на другую. Селеста тут, как рыба в воде. Знает все выходы, все переходы и уверенно ведёт меня за руку. Мы их так и не разомкнули.
Мне нравится держать ее ладонь. Она у нее очень тёплая и нежная.
Через полчаса скитаний по метро, мы выходим на улицу. Вокруг нас какой-то рынок, который уже явно закрывается, потому что продавцы убирают все с прилавков. Селеста уверенно ведёт меня вглубь улицы мимо рынка.
— Куда мы идём? — решаю наконец-то спросить ее.
— Встречать закат в красивом месте. Там, правда, много людей сейчас будет, но ничего страшного.
— Так а что это за место?
— Ты узнаешь его скоро. Оно очень популярное среди туристов. Если ты был в Париже, то наверняка посещал его.
— Я в свою первую поездку сюда из центра никуда не выбирался, так что вряд ли был тут.
— Ну если не был, то в любом случае слышал о нем.
И она упрямо не хочет называть мне место. Ну ладно.
Мы идём и идём куда-то по улице. Потом начинаем подниматься в гору. Потом еще по каким-то ступенькам. В итоге мы выходим на высокий холм с церковью. Отсюда открывается панорамный вид на Париж. Очень красиво.
— Добро пожаловать на Монмартр! — торжественно произносит Селеста и смотрит на меня с улыбкой.
— Я тут не был. И, кажется, даже не слышал об этом месте, — завороженно ей отвечаю и подхожу к бортику смотровой.
Париж будто на ладони. Мы на самой вершине, а вниз можно спуститься по длинным широким ступенькам. По бокам от них зеленые газоны, на которых сидят люди и любуются этим прекрасным видом.
— Это мое любимое место в Париже, — Селеста подходит ко мне и становится рядом. — Я часто приходила сюда, когда училась в Сорбонне. Садилась на ступеньки и думала о своей жизни.
— Здесь очень красиво, спасибо, что привела меня сюда, — я поворачиваю к ней голову.
Селеста смотрит на меня с тёплой улыбкой. И снова у нее эти ямочки на щеках, от которых я прихожу в восторг каждый раз, когда вижу. От этой девушки веет теплом.
— Как насчёт того, чтобы лечь на газон и подождать закат?
— Отличная идея.
Мы спускаемся вниз по ступенькам и ищем свободное место на траве. Тут людей намного меньше, чем на ступеньках. Селеста надевает поверх белой рубашки чёрную кожаную куртку и ложится, подложив под голову руку.
— Положи голову на мой портфель, — предлагаю ей.
— Не, не надо. Мне так нормально.
— Не нормально. — И не дожидаясь ее протеста, я сам приподнимаю ее и подкладываю ей под голову портфель.
— Я тебе тут ничего не раздавлю? — смеётся.
— Нет, все в порядке.
Я ложусь рядом с ней, подкладывая одну руку под голову, а второй беру ладонь Селесты. Она сжимает мою в ответ, и я чувствую, как ее губы расплываются в улыбке, хотя и не вижу сейчас ее лица, потому что смотрю на небо. Скоро уже закат.
— Егор, у тебя есть хобби?
— Да, автомобили и гитара.
— Ты играешь на гитаре? — удивляется.
— Да, и пою даже иногда.
— Прикольно. У меня никогда не было способностей к музыке. Ни слуха, ни голоса. Медведь на ухо наступил.
— А у тебя какое хобби?
— Сейчас уже никакого, — говорит разочарованно.
— Почему?
— Раньше я в свободное время читала книги и писала прозу. Но все интересные книги мною уже давно прочитаны. Так что нечего больше читать.
— А что с прозой?
— Я перестала писать несколько лет назад. Хотя для этого и поступала в Сорбонну на филологический. Я хотела стать писательницей.
Меня интригует ее ответ, и я поворачиваю к ней голову, оторвав взгляд от розового неба.
— Звучит очень необычно. Расскажи подробнее.
Селеста тяжело вздыхает.
— Я с самого детства что-то писала. То дневник вела, то просто какие-то сказки и рассказы сочиняла. Я любила покупать красивые тетрадки и что-нибудь в них записывать цветными ручками. Но лет в 15 я всерьёз начала писать прозу. Сначала рассказы, потом короткие романы. В итоге я написала несколько книг «в стол» в последние школьные годы и во время учебы в Сорбонне.
— Почему ты перестала?
— Рука больше не поворачивается писать. Не могу.
— Этому что-то предшествовало?
— Да, ряд событий в моей жизни.
Она плотно смыкает челюсть, и я понимаю, что ей неприятно это вспоминать. Мне до жути интересно узнать, что там у нее случилось, но я решаю не совать свой нос в чужое дело.
Селеста размыкает наше рукопожатие и достаёт из сумочки пачку сигарет. Я тоже тянусь в карман за своими. Мы одновременно прикуриваем и, выпуская колечки дыма, смотрим на закат.
