Стало очевидно, что они не препятствуют плаванию ниже обозначенной ими границы, только не желают пропускать вверх через линию блокады.
Удалившись задним ходом из-под выстрелов, Фрикэ приказал развернуться и, отойдя на два километра, распорядился бросить якорь на середине реки, запасшись предварительно дровами на левом берегу.
Потом он подозвал сенегальца, успевшего доказать свою благонадежность.
— Не съездишь ли ты к ним в челноке и не наведешь ли справку о "капитане"?
— Мой съездит, — отвечал негр.
— Не побоишься, что убьют?
— Мне все равно. Убьют — работать не надо.
— Если это не резон, то я, значит, не понимаю, что такое резон. Ну, а если они заберут тебя в неволю?
— Не боюсь. Твой придет на шлюпка, с большими ружьями и отберет лаптота обратно.
— Разумеется, я тебя вырву из их рук, чего бы это ни стоило. Даю тебе слово, что они жестоко поплатятся за оскорбление моего парламентера. Но я думаю, что они этого не сделают. В особенности, если ты объяснишь, что мы не англичане, а французы.
— Да. Прощай. Мой сейчас сядет в челнок.
Сенегалец сел в небольшой челнок, который все время буксировала за собой шлюпка, схватил рулевое весло и смело поплыл вверх по реке.
…Прошло два, четыре часа. Прошло шесть. Нет вестей! Фрикэ хоть и знал, что переговоры с дикарями — всегда большая канитель, но все-таки под конец стал тревожиться. Настала ночь, он попробовал заснуть, но ему не спалось. Он решил наутро, с первыми лучами солнца, поехать отыскивать своего посланца. Вдруг вдали на реке послышались веселые громкие голоса, потом шум весел — и при свете луны появился человек, плывший рядом с туземной пирогой, в которой сидело несколько негров.
Тут могла быть и западня.
— Кто идет? — крикнул Фрикэ так, что весь экипаж проснулся.
— Это мой, хозяин. Ваш добрый лаптот.
Фрикэ узнал голос сенегальца и очень обрадовался.
— Это хорошо. А они кто?
— Негры-дезертиры. Мой пил, они пили… много пили… мой привел их на службу к тебе — если хочешь. А не хочешь — отрежь им всем головы и дело с концом.
— Несчастный! Он пьян как сапожник, — рассмеялся Фрикэ. — Все-таки очень приятно, что ты вернулся. Добро пожаловать. И товарищей своих давай сюда. Полезай, да смотри, не свались в воду, а то после попойки примешь неожиданную ванну.
Сенегалец обстоятельно привязал челнок к шлюпке, проделавши это с той особенной методичностью, которую пьяные люди обыкновенно хотят показать, что они вполне трезвы. Потом взобрался на шлюпку с кормы и стал звать товарищей.
Те сейчас же влезли на борт со свойственной дикарям обезьяньей ловкостью и, слегка пошатываясь, остановились на палубе.
— Вижу, что ты не терял даром времени.
— О, хозяин, мой пил… много пил.
— Похоже, черт возьми. За четверых, должно быть, нализался.
— Мой пил — хотел напоить других, а других поил — хотел расспросить новости.
— Действительно, здесь никто против такого соблазна не устоит. Что же ты узнал? Про капитана есть что-нибудь?
— Хозяин… угости сперва своего доброго слугу ромом… и беглых негров тоже угости.
— Милый мой, да ведь ты после того языком не в состоянии будешь ворочать. Впрочем, раз тебе так хочется…
— О, мой пил сорговое пиво… и просяное пиво… а ром все покроет.
— На, глотай! Только, черт возьми, не знаю, куда ты после этого будешь годиться.
— Товарищам тоже дай пить, — приставал лаптот с назойливостью пьяного дикаря.
— И товарищи пусть пьют, — согласился Фрикэ с терпеливостью человека, знающего негров и умеющего ждать.
Африканские негры вообще ужасные пьяницы. Выпив по большому стакану рому, они не только не стали пьянее, но даже, напротив того, — оживились. У сенегальца язык перестал заплетаться, он стал говорить более связно и понятно.
— Вести о капитане. Капитан проплыл мимо, когда мы стреляли крокодилов. Капитан теперь генералом у Сунгойя… военным министром!.. А Сунгойя верховный вождь…
— Ну, я теперь ничему не удивлюсь. Барбантон ударился в приключения. Пустился во все тяжкие. Через каких-нибудь тридцать часов угодил в генералы и министры. Для начала недурно. Наше австралийское божество отличается. Невозможного для него не существует.
Фрикэ продолжал расспросы. Далее выяснилось, что появление Сунгойи подняло целую революцию.
Его приверженцы, как только узнали от гонцов об его прибытии, ударили в большой барабан и бросились навстречу все до единого. Белого, которого он с собой вез, приняли с почетом; им очень понравилась его наружность, осанка, изобличавшая в нем великого воина. Их сейчас же посадили в большую пирогу с ежечасной сменой гребцов и быстро помчали в Сунгойю.
Не мудрено, что шлюпка отстала: ей приходилось лавировать между скал, потом это сидение на илистой отмели…
— Ну, а те, другие негры, кто такие? Почему они нас не пропускают?
— Они нехорошие… Они противники тех… Заперли реку… Не хотят, чтобы мы плыли.
— А, вот как!.. Нас не хотят пропустить! А мой жандарм сделался главнокомандующим у будущего монарха! Не помочь ли мне ему нападением на арьергард неприятельской армии? Впрочем, какое я имею право вмешиваться в дела этих чучел? Все они хороши, одни других стоят… Нет, пустим в ход лучше средства мирные. Вместо того, чтобы идти напролом, постараемся обойти препятствие… Скажи, далеко ли отсюда до Сунгойи сухим путем?
Сенегалец поговорил с товарищами, те подняли вверх пять пальцев правой руки и три пальца левой.
— Это значит восемь дней пути. А если на шлюпке?
Ответ был дан неопределенный. Через два дня "огненной лодке" нельзя будет идти из-за камней и мелководья. Дальше придется плыть в пироге, по крайней мере, пять дней.
— Понимаю. Раз уж все равно придется покинуть шлюпку и пересесть на ваши душегубки, так уж не лучше ли теперь же пойти сухим путем и без всякого шума прибыть в Сунгойю?
На следующее же утро Фрикэ приступил к исполнению своего решения. Трех негров, прибывших с лаптотом, он категорически спросил, желают ли они поступить к нему на службу и отправиться с ним в путь. Те согласились с полною готовностью: им было лестно пойти в поход с белым господином. А когда Фрикэ пообещал за это каждому по ружью и по запасу рома, они пришли в неописуемый восторг и проплясали какой-то сумасшедший танец, после чего объявили, что белый господин им отец и что они пойдут за ним хоть на край света.
Покончив с этим, Фрикэ решил отослать шлюпку с обоими матросами в Фри-Таун, чтобы не бросать их в этой нездоровой местности на съедение комарам. Притом же и прибрежные негры могли совершить нападение. При них он оставил одного негра из экипажа шлюпки, а двух других с сенегальцем взял с собой. Таким образом, при парижанине составился конвой из шестерых здоровых молодцов. Из них трое досконально знали местность, и все шестеро способны были нести на себе и багаж, и провизию, и амуницию.
