— Да, он явился сюда собственной персоной.
— Сюда? Зачем?
— Вот именно, зачем? В это мы углубляться не стали. Ну а ты здесь зачем? Халланд умер, исходя из чего я заключаю, что именно поэтому вы сюда и примчались.
— Но отец же тебя ненавидит.
— Неужели? Все еще? Я этого что-то не заметила.
Она уставилась на Фредерика Шестого:
— А про Халланда вообще нельзя упоминать.
— Ты, наверное, тоже? Меня ненавидишь?
— Не-ет. Было дело, ну а сейчас я просто-напросто отвыкла тебя видеть.
Я осмелилась и спросила:
— Ты по мне когда-нибудь скучала?
— Конечно.
— Ты сказала, что у меня не еда, а говно.
Она сморщила нос:
— Я этого никогда не говорила.
— Не важно.
— Что ты пытаешься сказать? Что ты из-за этого развелась? Ты вышла замуж за Халланда, чтоб от меня избавиться?
— Нет-нет, ты с ума сошла? Ничего я не пытаюсь, это у меня вырвалось. Один из печальных фактов… я имею в виду, если я и пытаюсь тебе что-то сказать, то, наверное, как это непросто — быть матерью.
— И поэтому можно элементарно увильнуть?
— Ничего подобного! Перестань! С тех пор как я переехала, дня не проходило, чтобы я о тебе не думала. Это ты…
— Нет, это ты, мама. — Она поднялась, поеживаясь.
Она назвала меня мамой. Это меня растрогало.
— Да, — сказала я, — это все я. Ты голодная?
Она улыбнулась. Улыбнулась!
— Отец тебя действительно ненавидит. Когда он пришел сюда, разве он был не отвратителен?
— Ничуть. Только…
— Только — что?
— Скучный?
Она громко рассмеялась. О, моя дочь у меня в гостиной, стоит смеется. Почему Трольсу нельзя видеться с его близнецами? Это что-то новое.
— Готовить я лучше не стала, но если в доме что-то найдется, то я бы не прочь поесть.
— Я взяла с собой еду, — сказала Эбби. — У меня в машине сумка-холодильник. Сиди, я сама.
Я кое о чем умолчала.
Разумеется, я многое опускаю, ведь всего не расскажешь. Но все же я кое о чем умолчала, и, скорее всего, пропустила это намеренно, вот в чем разница. А может, никакой разницы и нет. И то, что я пропускаю, сама того не зная, быть может, я тоже пропускаю намеренно. А еще я размышляю над тем, не слишком ли это упрощенно — утверждать, что одна часть сознания у меня простаивала, а другая нет. Разве оно так не у всех? Разве, оглядываясь на себя, люди не изумляются своим поступкам? Произошло самое что ни на есть ужасное, после чего человек качает головой и желает знать, почему он поступил так, а не иначе. Почему я не плакала? Ведь плач однозначно прочитывается окружающими как ГОРЕ! Большего и не требуется, до того это просто. Но когда они все на меня смотрели, я не плакала. Мне хочется рассказать все как было, но, похоже, не получается. Я думала тогда: я не плачу, меня беспокоило, что я, наверное, произвожу впечатление бесчувственной, такой я себя видела. А вот теперь я припоминаю, что несколько раз плакала — при Фундере.
Оставив Эбби хозяйничать на кухне, я отправилась в душ, чтобы окончательно проснуться. Не двигаясь, я тихо стояла под струей горячей воды, пока мне не стало жарко. Потом долго вытирала волосы полотенцем, пока они не спутались, надела банный халат Халланда, который уже успел стать моим, и вышла в гостиную. Тут зазвонили сразу два телефона, мой и мобильный Эбби. Я двинулась в кабинет, Эбби металась по гостиной в поисках сумки. Потом она удалилась на кухню, и я пыталась одновременно расслышать, что она говорит, и отвечать сама. Звонил Фундер. Его интересовало, нашла ли я мобильный Халланда. Я и не искала. Голос Эбби звучал резковато, кажется, она его слегка повысила?
— Ты меня слушаешь? — сказал Фундер.
Да.
— Ты слыхал насчет Брандта? — спросила я. — Не знаю, вернулся ли уже он домой, но вчера похоже было, что он пропал. Последний раз мы видели его несколько дней назад…
— Ты обеспокоена?
— Ну как тебе сказать… Он должен был выносить гроб на похоронах, так что это несколько странно.
— Да, я в курсе.
— Это я к тому… он кое-что сказал на днях, про церковную комиссию… вы там с кем-нибудь говорили?
— Церковную комиссию? Ты имеешь в виду приходской совет?
— Нет, это было что-то другое… я не знаю, что он хотел, но, возможно, это имело отношение к Халланду… к кладбищу… только он не сказал что.
Раздался звонок в дверь.
— Ну надо же… прямо наплыв какой-то, — произнесла я весело, — мне надо пойти открыть. — И положила трубку.
— Я открою! — крикнула я стоявшей у плиты Эбби. Она кивнула.
Дом словно бы наполнился жизнью: Эбби стояла у плиты, трезвонили телефоны, а на пороге — гость.
25
Поведай, почто ты в тяжком унынье
тропою странствуешь этой?
Ступай и размысли: столетье минет,
И все это канет в Лету.
Б. С. Ингеман «Лесная дорога»
Последний раз я видела ее много лет назад. Я впервые позвонила в дверь моего собственного дома — и открыла она. Я пришла за Эбби, но Эбби не хотела ко мне выходить, а эта женщина, судя по всему, не собиралась меня впускать. Тогда я еще не знала, кто она. Я была к этому дому не так уж и привязана и не сокрушалась, что мне пришлось его покинуть. Но то, как она стояла в дверях… я представила там себя, я никогда не задумывалась о том, что это место в дверях — мое, и вот теперь я глядела на ее руку, которой она придерживала мою дверь, на видневшиеся из-под мини-юбки длинные смуглые ноги в моей прихожей. Она не посетовала, что Эбби не хочет идти со мной, она была прямолинейна, равнодушна и очень красива.
А сейчас она стояла на площади перед моей дверью. Внешне почти такая же, но только возбужденная — а может, сердитая?
— Трольс здесь? — Она шагнула вперед, видимо, желая войти.
Я машинально загородила ей дорогу.
— Его здесь нет, с какой стати ему здесь быть? — сказала я с любопытством. — Между прочим, я думала, вы в разводе!
— Мы и есть в разводе! — выкрикнула она. — Но это было бы на него похоже — взять сюда и приехать. Я же о нем прочла, о твоем муже!
— Прочла о моем муже? — сказала я. — Интересно. Что тебе нужно? Трольса здесь нет, хочешь поговорить со мной?
— Мне надо поговорить с Трольсом! — Еще немного, и она топнет ногой. — Он только этого и ждал!
— Чего «этого»?
Сзади подошла Эбби. Я занервничала, как будто она была кошкой, которую нельзя выпускать на улицу, а то убежит и больше не вернется. Я попробовала заслонить вход, тогда она высунулась из-за моего плеча.
