У меня ныло все тело, потому что уснула в позе “зю”. А братец развалился звездой, отвоевав себе приличную часть дивана. Отлично. Теперь я развалина на весь день.
С постели встать боюсь, потому что куда идти не представляю.
Вскоре проснулся и Игнат Петрович, но выйдя из комнаты, он прикрыл за собой дверь. Я все больше старалась прислушаться к происходящему. Но толком ничего не могла понять. Где Богдан? Его я точно не слышу.
Так и уснула снова, пока меня не стали будить.
— Просыпайся, спящая красавица. Завтрак стынет, — слышу голос Петровича.
Так мы и оказываемся за столом и завтракаем кашей. Сто лет не ела молочную овсяную кашу с ароматом сливочного масла, тающую во рту.
— Это безумно вкусно, — вырывается у меня, и тут же слышу смех мужчин.
— Ешь, дочка, ешь.
А потом Богдан выходит на улицу, что-то нужно подлатать на чердаке. А я помогаю Игнату Петровичу готовить обед. Ярик чистит картошку, бубня что-то недовольное под нос.
— Ярослав, обязательно приезжай ко мне на лето. У меня приличный огород. Будешь помогать, — подтрунивает над парнем мужчина.
— Я не собираюсь к вам в рабы наниматься, — бурчит брат.
От его ответа Петрович закатывается смехом, я тоже с трудом сдерживаюсь.
— Яр, поднимись ко мне, помощь нужна, — сверху приглушенно раздался голос Богдана и Ярик, бросив нож в таз с водой, ринулся на выход.
— Проказник, — усмехается Игнат. — У мальчишки переходный возраст и ваша ситуация давит на него, вот и несет его иногда. Но Богдан мужик правильный, уверен, найдет к нему подход. Да и парню явно нужна мужская рука, да и слово.
— Да, я это понимаю, — киваю в ответ.
— Ты не бойся его, — вдруг понизив голос, говорит мужчина, а я замираю, вслушиваясь в каждое слово. — Он на самом деле простой мужик.
— Не очень любящий разговаривать, я заметила, — усмехаюсь такому разговору.
— Ты знаешь, — мужчина задумался будто, — я не буду говорить, и учить как себя вести рядом с ним. Я не сводник ни разу. У самого видишь… никого. Просто слушай себя и свое сердце. Оно бывает, такие вещи подсказывает, а мы упрямо слушаем расчетливую голову.
На этом странный разговор был прерван телефонным звонком мужчины.
— Да-да, записываю. Благодарен-благодарен, — говорит Игнат своему собеседнику. — Ты же знаешь, я всегда рад гостям, надеюсь, дорогу найдешь, — смеется. — Вот и славно.
В дом хлопнула дверь и я, дрогнув, порезала палец. Зашипела от полоснувшей боли.
— Так, спокойно, — тут же рядом оказывается Петрович. — Сейчас обработаем.
— Петрович, ну, — в дом вошел Богдан. — Нельзя оставить с тобой девушку, тут же чп какое-то происходит. Я сам обработаю, — меня от его присутствия познабливает, я чувствую дрожь в руках. Но когда он обхватывает пораненную руку своей большой теплой ладонью, становится спокойно.
Представляю, как он сосредоточенно сводит брови на переносице и… дует на ранку.
— Ай, — дернула руку. — Хватит. Я не маленькая, не надо со мной сюсюкаться. Где Ярик?
— В порядке твой братец-кролик. Дай пластырь наклею.
После плотного обеда, собираемся в город. Мы достаточно долго сидим в машине и ждем, когда мужчины договорят.
Потом Богдан садиться за руль, и мы выезжаем. Ярик молчит всю дорогу.
Я чувствую, как в тишине висит что-то недосказанное. Что-то что тянет и гнетет эту тишину, превращая ее в вязкое месиво, которым с каждым разом все тяжелее дышать.
Поэтому, как только мы оказываемся в квартире, и Яр уходит в комнату, я иду следом за Богданом на кухню и замираю в ожидании. Но он не торопится говорить, тогда мне приходится его подтолкнуть.
— Что изменила поездка? Что? — сажусь за стол.
Эта кухня для нас стала местом для переговоров.
— В школу в ближайшее время Ярик пойдет. Это точно. Только опекуном пойдет Петрович. Вот, — он снова замолкает. Не решается продолжить разговор.
— Что еще?
— В общем, кратко и по делу. Есть выход на хороших специалистов по восстановлению зрения. Если не полного, то частичного. Мы еще познакомимся с тобой с одним врачом. С ним я свяжусь сегодня. Проконсультируемся, он посоветует первоклассных спецов. От их решения будем плясать, — выдает, словно на одном дыхании.
— Мне не нужно лечение, — выдаю я, понимая и принимая, как мне кажется, правильное решение. — Мне не нужно лечение, — вскакиваю со стула, но он меня перехватывает и прижимает к себе.
— Глупая, что ты такое говоришь? — чувствую, как его руки обвивают мою талию. — Это же прекрасная возможность продолжить жить, как и раньше, — он замолкает, видимо поняв, что без родителей мы уже не сможем жить как раньше. — Глупость сказал, но часть правды в этом есть.
— Нет, я не хочу. Я боюсь разочароваться, что ничего не получится и тогда как жить, зная, что ничего не изменится? — упираюсь ладонями в его огромную и такую каменную грудь, под которыми гулко бьется сердце.
— А как жить, зная, что не пробовала? Потом пожалеть, что не рискнула. Хуже то уже точно не будет.
— Будет обречение, — я не осознаю что делаю. Укладываю голову ему на грудь, слушая стук сердца, а он замирает. Словно изваяние. Словно сделан из непробиваемого монолита.
А мне так спокойно и хорошо в его руках, что хочется закрыть глаза и уснуть. Но Богдан словно приходит в себя и отстраняется от меня, забирая с собой свое тепло. Я обхватываю себя за плечи, пытаясь сохранить то чувство, но все тщетно.
— Мы попробуем. А там будем думать, и решать проблемы по мере их поступления.
“Мы попробуем” — еще долго крутятся эти слова на повторе в моей голове.
Кто это “мы”? Я и он?
Потом Богдан до позднего вечера куда-то срывается, оставляя нас одних. А возвращается когда мы легли по своим кроватям и болтаем ни о чем.
— Завтра Яр идет в школу, — заходит к нам и радует новостью.
Ну, кого радует? Меня. Братец то точно не в восторге.
— Все улажено и договорено. Так что готовься. Завтра утром провожу тебя. Тут школа в соседнем дворе, ну собственно, ты видел. А с тобой, Яна, завтра едем к моему старому другу. Вернемся, скорее всего, поздно, так что Яр, после школы сразу домой. Будешь отзваниваться о каждом своем шаге, но об этом еще завтра поговорим, — подводит итог мужчина.
— А ты мне не мамочка, чтобы отчитываться перед тобой, — дерзит брат.
— Пока ты живешь здесь, я буду тебе мамочкой и папочкой в одном лице, — невозмутимо отвечает на слова брата Богдан и уходит.
— Гермафродит на мою голову, — фыркает мальчишка, заставляя меня смеяться над сказанной им фразой.
