Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
— Да какой там маньяк, вот онанист с пляжной дорожки — это да!
Анна распахивает глаза, и девочки наперебой рассказывают ей, как достал их чертов дядька, часами караулит в глухой части пляжной тропы, каждый раз новые заросли выбирает. А в субботу с утра вообще оборзел — заговорил! Анна ничего не понимает, и Кира, с трудом подбирая слова, объясняет, что обычно он только — раскачивал? размахивал? — всем вот этим вот, Кира пытается показать движение, Кельбас взвизгивает, закрывает глаза ладонью, — а в субботу утром еще и озвучивать стал. Они шли выспавшиеся, веселые, с окрошкой Марининой в животе, а он, как черт из табакерки, стоит там в глубине леска, приспустив штаны, и наяривает; Анна хохочет. Ах, он такое нес! Кира все-таки скосила глаза на него, не выдержала, а Лёля со Смычковой и Кельбас вспыхнули — мерзость, мерзость — и как побегут. Нет, повторить его слова Кира не может. От воспоминаний у Лёли мутнеет взгляд, и Кира понимает, что ей нехорошо.
А тут еще Шумейко со всей дури два ведра раствора грохнул об землю рядом с ней. Запах резкий, почти аммиачный, Леля убегает куда-то от ведер, от онаниста, от всех его невозможных слов. Грохочет вокруг пыльная горячая стройка, под комбезом пот ручейками, без остановки, уже не замечали его.
* * *
— Лети сразу за Тёмой. Зачем тебе в Ленинград? — Лёля пытается открыть банку тушенки, злится. — Какой тупой нож этот. Вон Кельбас. Она сразу домой отсюда.
— Ты не понимаешь, — горячится Кира, — надо же все подготовить к приезду, кроватку собрать... там, небось, половины шурупов не хватает, узнать, какие прививки в садик.
— Фигня какая-то. Кроватку Лёнька за час соберет. Тёма же у мамы ходит в садик, прививки ему там делают, в карточке все будет наверняка.
Лёля уже почти прорезала крышку по кругу, когда вдруг банка выскользнула из ее пальцев, поранив зазубренным металлом ладонь. Прокатившись по столу, грохнулась на пол. Лёля вскрикнула и в ярости швырнула нож со всего размаху об стену напротив. Сразу зарыдала, горько-горько, медленно оседая на табурет. Кира захлопнула дверь перед носом прибежавших на плач и крики Кельбас и Смычковой. Потребовала предъявить порез, но Лёля отмахнулась, что все в порядке, несильно, сунула в рот нежную “перепонку” между большим и указательным. Кира подняла банку, вытерла ее, пол, аккуратно переложила кусочки тушенки в тарелку.
— А почему ты не хочешь сказать все Петрову? О ребенке. А вдруг он обрадуется? Ну тихо, тихо, не обрадуется, так хоть поддержит тебя. Ну, пока ты все не сделаешь.
Дверь открылась, и в кухню шагнули торжественные Кельбас и Смычкова.
— Девочки, уже темно. Не открывайте, пожалуйста, окна и балкон. Передали же, что он может быть совсем близко к городу.
— Все так, — печально произнесла Кира, протягивая Лёле вилку. — Вы абсолютно правы. Куда ему еще бежать-то? Только к маме. А мама где? Правильно, здееесь. Скорее всего, он уже в городе. Сколько у него жертв? Восемь девушек? То есть только девушки! Тэкс, а у нас единственное в городе женское общежитие. Рассуждая логически, куда ему за свежатинкой, чтобы наверняка да побольше? Только сюда. А чей балкон ниже всех и не во дворе? Наш. Во двор ему опасно — там комендантская. А у нас еще и гаражик внизу, карабкаться хорошо. Значит, сюда прямая дорожка. Наша квартирка. Так что с минуты на минуту...
— Нафига ты это делаешь? — заорала вдруг Лёля. — Ты чё, не видишь, что нам страшно? Мы правда боимся, непонятно, что ли? Зачем я вообще сюда приперлась? Эти ведра, бетон сраный, придурок голый в кустах членом своим... а теперь еще и это.
Смычкова спиной к ним мыла чашку, и плечи ее дрожали. У Кельбас побелели скулы.
— Девочки, да вы чего? — Кира растерянно оглядела всех. — Город закрытый, особенно сейчас, считай оцеплен. Ящерка не скользнет. Вы серьезно, что ли?
Ночью Кира проснулась от громких голосов. Перепуганные насмерть, все трое толпились у Лёлиной кровати, самой дальней от окна. В ночных рюшечках, штанишках, заляпанные тусклыми отсветами готельных огней, почти выли от ужаса. Кира села на кровати, пытаясь открыть глаза.
Перебивая друг друга, рассказывали, что три минуты назад сначала камень кинули в балконные стекла на кухне, потом так тихонечко: девчата, откройте.
— Не ходи туда! — это уже Кире в спину.
На кухне она залезла на стол, открыла форточку. Внизу у гаражика парень как парень. Штаны не расстегивает, и на том спасибо.
— Какого хрена? — сонно крикнула Кира.
Он принялся объяснять, что общага закрыта, а он всегда через этот балкон к своей девушке ходит, и что пускали же его неделю назад — ну врать-то зачем! — откройте, пожалуйста. Кира еще не успела ничего ответить, как тихо, но настойчиво стучали уже в дверь. Какая-то девица прокуренно кашляла за ней, и, главное, требовательно так: девчата, откройте мне, моему парню — мне дверь, ему балкон. Со всех сторон обложили.
— Может быть, вам еще и постелить здесь с вашим парнем? — ехидно и негромко предположила Кельбас, поправив очки.
— Так, а вы уверены, что там внизу ваш парень, а не маньяк? — усмехнувшись, спросила Кира девицу, подойдя к двери. — Тот самый.
За дверью долго молчали, снова кашляли, потом девица осторожно переспросила: кто, извиняюсь? Кире захотелось немедленно открыть замок и расцеловать ее. Прогнала всех, конечно.
Еще с полчаса Кельбас и Лёля пытались занавесить окно одеялом, но зацепиться на голой стене не не за что — ни крючочка, ни гвоздочка — падало одеяло все время. Так уснули.
И Кира тоже. Вот эта тонкая ломкая корочка между сном и несном вскрылась, и сознание выплеснулось, стало убегать быстрыми ручейками из этой или уже той, голой черной комнаты, куда зачем-то судьба забросила их четверых на целый месяц, таких разных, чужих друг другу. Казенные обои, грязно-салатовые, четыре узких кровати, тумбочки, стулья, заваленные одеждой. Еще немного держась за сознание, за эту комнату, она уже покачивалась в какой-то теплой воде, линия пляжа отходила все дальше, и думала, что вот девочки боятся маньяка, а она боится жизни — что будет с ней, — и чей страх, спрашивается, больше?
* * *
Шумейко знал только дом, а номер квартиры и куда выходят их окна — не знал, потому его синий “Запорожец” покружил вокруг общежития, раза четыре объехал и скрылся в пылевом облачке на центральной улице за готелем.
— Вышла бы. Чего такого-то? — Лёля разогнулась от чемодана, куда скидывала вещи. — Подумаешь, женат! Вы же друзья просто. Попрощались бы как люди.
Кира покачала головой. Обменяться адресами и улыбками? А пока она пишет адрес, в окнах будут торчать головы общежитских кумушек? Он приедет потом в Ленинград, и они встретятся у Медного всадника, чтобы не найти тем для разговора? Будет показывать ему город, они устанут ходить, разочарованные поедят в кафе “Минутка”, там вареное яйцо в тесте, и на пыльном багровом закате расстанутся навсегда? Она бы вышла, выбежала, если бы знала, что Шумейко, Анна и синеглазый прораб погибнут через неделю в автокатастрофе по дороге со смены. Кира узнает об этом только в сентябре, а пока она думает: зачем?
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
