Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 31
150 Однако всякая победа содержит в себе зародыш будущего поражения. В наши дни появляется все больше и больше признаков, предвещающих скорую смену подхода. Примечательно, что именно учение Канта о категориях, которое, пожалуй, как ничто другое губит уже в зачаточном состоянии всякую попытку оживить метафизику в ее прежнем смысле, в то же время прокладывает путь возрождению платоновского духа. Если не может быть метафизики, выходящей за пределы человеческого разума, то не может быть и эмпирического знания, которое не было бы ограничено априорной структурой познания. На протяжении полутора веков, прошедших с момента появления «Критики чистого разума», постепенно росло убеждение в том, что мышление, понимание и рассуждение не могут рассматриваться в качестве независимых процессов, подчиненных лишь вечным законам логики; они являются психическими функциями, соотнесенными с личностью и подчиненными ей. Мы больше не спрашиваем: «Было ли то или это увидено, услышано, ощупано, взвешено, подсчитано, обдумано и признано логичным?» Вместо этого мы спрашиваем: «Кто видел, слышал или думал?» Начиная с «личного уравнения» в наблюдении и измерении даже самых незначительных процессов, эта критическая установка привела к развитию эмпирической психологии, которой мы прежде не знали. Сегодня мы убеждены, что во всех областях знания существуют психологические предпосылки, которые оказывают ключевое влияние на выбор материала, метод исследования, характер выводов и формулировку гипотез и теорий. Мы даже пришли к убеждению, что именно личность Канта стала решающим фактором, обусловившим характер его «Критики чистого разума». Признание этой личностной предпосылки затрагивает (если не подрывает) не только измышления философов, но и наши собственные пристрастия в философии, даже то, что мы любим называть «неоспоримыми» истинами. «У нас отнимают творческую свободу! – жалуемся мы. – Что? Неужели человек думает, говорит, делает только то, что он сам есть?»
151 Если только мы опять не преувеличиваем и не становимся, таким образом, жертвой необузданного «психологизирования», данная критическая точка зрения, на мой взгляд, неизбежна. Она составляет сущность, источник и метод современной психологии. В основе всей человеческой деятельности лежит некий априорный фактор, а именно врожденная, досознательная и бессознательная индивидуальная структура психики. Досознательная психика – например, новорожденного младенца – отнюдь не пустой сосуд, который, при благоприятных обстоятельствах, можно наполнить практически всем, чем угодно. Напротив, это чрезвычайно сложная, четко определенная индивидуальная структура, которая представляется нам неопределенной только потому, что мы не можем наблюдать ее непосредственно. Однако когда начинают появляться первые видимые манифестации психической жизни, нужно быть слепцом, чтобы не распознать их индивидуальный характер, то есть стоящую за ними уникальную, неповторимую личность. Едва ли можно предположить, что все эти детали возникают в самый момент их проявления. В случае если болезненные склонности уже присутствуют у родителей, мы приходим к выводу об их наследственной передаче через плазму зародыша; нам и в голову не приходит считать эпилепсию ребенка эпилептической матери необъяснимой мутацией. Наследственностью мы объясняем таланты и дарования, которые прослеживаются через целые поколения. Таким же образом мы объясняем появление сложных инстинктивных действий у животных, которые никогда не видели своих родителей, а потому не могли быть «научены» ими.
152 В наши дни мы должны начать со следующей гипотезы: в том, что касается предрасположения, между человеком и всеми остальными живыми созданиями нет существенных различий. Как и любое животное, человек обладает преформированной психикой, которая передается по наследству и которая при тщательном исследовании обнаруживает отличительные черты, присущие далеким предкам. У нас нет никаких оснований полагать, что определенные человеческие действия и функции следует исключить из этого правила. На сегодняшний день мы не имеем ни малейшего представления, какие склонности и способности делают возможным инстинктивное поведение животных. Аналогичным образом мы не можем знать природу досознательной психической предрасположенности, которая позволяет ребенку реагировать по-человечески. Мы можем лишь предположить, что его поведение проистекает из паттернов функционирования, которые я назвал образами. Термин «образ» предназначен для выражения не только формы текущей деятельности, но и типичной ситуации, в которой эта деятельность осуществляется[90]. Эти образы являются «первичными», ибо свойственны всем представителям вида; если они когда-либо и «возникли», то их возникновение должно совпадать как минимум с зарождением вида. Это – «человеческое качество» человеческого существа, исключительно человеческая форма, которую принимают его действия. Данная специфическая форма носит наследственный характер и уже присутствует в плазме зародыша. Представление о том, что она не передается наследственным образом, а заново возникает у каждого ребенка, столь же абсурдно, как и первобытная вера в то, что солнце, которое восходит утром, вовсе не то солнце, которое зашло накануне вечером.
153 Поскольку все психическое преформировано, преформированными должны быть и индивидуальные функции, особенно те, которые непосредственно проистекают из бессознательной предрасположенности. Важнейшей из них является творческая фантазия. В продуктах фантазии первичные образы становятся видимыми, и именно здесь понятие архетипа находит свое специфическое применение. Я не претендую на то, что первым указал на данный факт. Эта честь принадлежит Платону. Первым же исследователем в области этнологии, который привлек внимание к широкому распространению определенных «элементарных идей», стал Адольф Бастиан. Позже двое последователей Дюркгейма, Губерт и Мосс[91], говорят о «категориях» воображения. Однако именно Герман Узенер[92] первым увидел бессознательную преформацию, скрывающуюся под видом «бессознательного мышления». Если я и причастен к этим открытиям, то мое участие состоит лишь в демонстрации того, что архетипы не только распространяются посредством традиции, языка и миграции, но и могут возникать спонтанно, в любое время, в любом месте, без какого-либо внешнего воздействия.
154 Это утверждение крайне важно: оно означает, что в психике каждого человека содержатся неосознаваемые, но в то же время активные формы – предрасположенности, идеи в платоновском смысле, которые не только предопределяют наши мысли, чувства и действия, но и постоянно оказывают на них влияние.
155 Снова и снова я сталкиваюсь с ошибочным представлением о том, что архетип детерминирован в отношении его содержания – другими словами, что это разновидность бессознательной идеи (если можно так выразиться). Необходимо еще раз подчеркнуть, что архетипы детерминированы не в своем содержании, а в форме, да и то в очень незначительной степени. Первичный образ детерминирован в отношении своего содержания лишь в тех случаях, когда он становится сознательным и таким образом наполняется материалом сознательного опыта. Тем не менее, как я объяснял в другой статье, его форма скорее подобна осевой системе кристалла, которая преформирует кристаллическую структуру маточной жидкости, хотя сама по себе материально и не существует. Это происходит вследствие специфического способа группировки ионов и молекул. Сам по себе архетип пуст и чисто формален; он есть не что иное, как facultas praeformandi, возможность репрезентации, которая задана априори. Наследуются не сами репрезентации, а только формы, и в этом отношении они в точности соответствуют инстинктам, которые также детерминированы лишь в отношении формы. Существование инстинктов может быть доказано не больше, чем существование архетипов, ибо они лишены конкретных манифестаций. Что касается определенности формы, наше сравнение с кристаллом весьма показательно: осевая система определяет только стереометрическую структуру, а не конкретную форму отдельного кристалла. Он может быть большим или маленьким; он может изменяться до бесконечности в зависимости от изменения размеров его граней, или из-за сращивания двух кристаллов. Единственное, что остается неизменным, – это осевая система, точнее геометрические пропорции, лежащие в ее основе. То же верно и в отношении архетипа. В принципе, он может получить название и имеет неизменное ядро значения – но всегда только в принципе и никогда по отношению к конкретным проявлениям. Аналогичным образом специфическое появление образа матери в любой конкретный момент не может быть выведено логическим путем из одного только архетипа матери и зависит от бесчисленного множества других факторов.
Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 31
