Дай радость, Господи, не мне, Хотя и я ее желаю. А тем, кто с радостью ко мне Спешил, все сердце отдавая. Пусть дом их будет на скале И буря дверь его не тронет. Пусть свет горит в его окне, И ты теплом его наполни.
Этот дом стоял на скале, утопал в зелени, но не выглядел счастливым. Вряд ли житейские бури обходили его стороной.
Виталий потрогал калитку, оказавшуюся незапертой, и, оглядываясь, решился пройти в сад. Все выглядело нежилым, огород зарос сорняками. Они будто выталкивали из земли высохшие нарциссы и гиацинты, и бедные цветы не сопротивлялись, зная, что их луковицы, перезимовав, весной выбросят из земли изумрудные лучики-стебельки.
— Здесь есть кто-нибудь? — Громов подошел к окну и постучал указательным пальцем по пыльному стеклу.
— Что тебе нужно? — Пожилая женщина, с головой, повязанной платком, одетая в потертую выцветшую юбку и такую же кофту — наряд явно для работы, — поправила очки в старой роговой оправе, еле державшиеся на красном потном носе, и пошла на него, как танк Т-34, готовая бомбардировать при оказании сопротивления.
— Я к Марине Владимировне Собченко, — пояснил Виталий, выдавив из себя улыбку, хотя под грозным взглядом аборигенши улыбаться вовсе не хотелось. — Она дома, вы не знаете?
— Дом ее мне известен, — ответила бабуля (впрочем, ее возраст было трудно определить). — Пройдешь еще сто метров вправо — увидишь кладбище. Вот уже три года, как ее постоянное место жительства — там.
— Как? — растерялся молодой человек.
Рот его приоткрылся, и какая-то назойливая мошка попыталась в него залезть. Он сплюнул, чертыхнулся и посмотрел на женщину:
— Она умерла? Но почему?
— Чи инфаркт, чи инсульт. — Бабуля, произнеся эти слова, сделала ударение на первом слоге, потом пожала плечами, и старая кофточка неопределенного цвета затрещала на могучих телесах. — В общем, скоропостижно. Утром еще в огороде ковырялась, а вечером уже санитарка увезла. Бывает такое, бес знает отчего.
— Бывает, — согласился гость. — А ее дочь Маша? Она еще живет в этом доме?
Спрашивая, он не надеялся услышать положительный ответ. Слишком уж запущенным выглядел участок, да и сам дом.
— Машка-то? — Соседка усмехнулась, показав остатки зубов. Снизу их было три, а сверху — всего два. Наверное, на приведение зубов в порядок пенсии не хватало. — Давненько ее не видела. Не прошло и двух лет, как мать померла, она дом продала — и поминай как звали.
— Не видно, чтобы кто-то его купил, — удивился Виталий.
— Купили, — уверенно кивнула женщина. — Скоро приедут, строить особняк здесь будут. Место уж больно понравилось. Девчонке могли бы и больше заплатить, а дали копейки.
Виталий напрягся.
— И вы не представляете, где она может быть? — Его голос дрогнул.
Если женщина ответит отрицательно, он может никогда не отыскать свою сестру. Молодые девчонки мечтают о жизни в столице, и Маша могла туда податься и затеряться в Москве или Санкт-Петербурге.
— Оставила она мне на всякий пожарный свой адресок. — Бабуля снова поправила очки, начавшие запотевать. — Сказала, вдруг, мол, кому-то понадоблюсь. Правда, это было два года назад. Маша решила снять комнату в коммуналке, потом найти работу. Марина не смогла дать дочери образование. Денег едва хватало на жизнь, хотя она и корячилась на двух работах.
— Почему же Маша ей не помогала? — удивился Виталий. — Чем же она занималась?
— А ничем, — махнула рукой соседка. — Собиралась поступать, да никуда не поступала. У нынешней молодежи эти слова — «в институт готовлюсь» — оправдание безделья. Може, уже поступила? Тогда в общаге нашей ее найдете. У нас тут один институт — гостиничного хозяйства.
Громов очень сомневался, что Маша стала поступать в местный институт. Что-то подсказывало: она по-прежнему вольный художник, а значит, вполне может обитать по адресу, данному соседкой. Что ж, пора проверить.
— Где улица Гоголя? — спросил он соседку.
Коротким толстым пальцем с грязным ногтем та показала на дорогу.
— Поедешь налево, в город, потом на кольцо выйдешь — и направо. Дальше держишь правой стороны. Через пару километров ее и увидишь.
Несмотря на то что бабуля явно не была хорошим штурманом, Виталий довольно быстро отыскал улицу Гоголя (может быть, потому, что она состояла всего из пяти домов и располагалась почти в центре города?).
Дом, облюбованный Машей, серый, невзрачный, по идее, давно должен был войти в список зданий, предназначенных к сносу. Однако в нем жили, и об этом говорили занавески на окнах, цветы, за которыми кто-то ухаживал, и еще тысячи мелочей, не сразу бросавшихся в глаза.
Виталий поднялся на второй этаж по давно не мытой лестнице (судя по запаху в подъезде, люди иногда справляли в нем свои нужды) и постучал в квартиру номер четыре, снабженную четырьмя нерабочими звонками. Дверь тотчас открылась, будто его поджидали, и на пороге предстала воинственного вида женщина лет пятидесяти, с крашенными хной апельсиновыми волосами. Выражение ее морщинистого лица не предвещало ничего хорошего. Исходивший от нее «аромат» недвусмысленно подчеркивал, что Громов оторвал ее от важного занятия — поглощения спиртных напитков, скорее всего, дешевой водки.
