— Но она присылала мне письма! Каждые три дня, с вертолетом! Пилот отправлял их из Хабаровска!
— Андрей Львович, голубчик! Какой там вертолет раз в три дня! Мы боимся беспокоить морлоков! Я сам добирался сюда на перекладных — сначала на джипе, потом…
— Подождите! — властно прервал его Гумилев. — Я видел видеозаписи! В том числе этих ваших морлоков. И как минимум две записи, на которых моя жена таскает на руках маленькую рыжую гориллу!
— Это не горилла. Это Рыжик — детеныш снежного человека. Наша уникальная находка! — нащупав тему, в которой он чувствовал себя уверенно, профессор, наконец, перестал бормотать и заговорил твердым голосом. — Только его сейчас даже наши грузчики на руки не поднимут — он за лето вымахал так, что теперь весит не меньше центнера! Это Ева его еще по весне нянчила, когда он совсем крохой был, даже говорить не умел…
— Но она сообщала в письмах новости о вашей жизни! — не желал сдаваться Андрей. — Как какой-то Васькин разрисовал лицо краской на манер морлоков и ходил пугал всех на станции. Как кто-то запаролил вход в туалет!
— Да, было такое. Летом — мы об этом Еве писали. Сама она этого не видела. Андрей Львович, — профессор сделал печальную паузу, — регулярная связь с базой стала невозможной после того, как вышел из строя спутник. Ева никак не могла отправлять вам письма. Никак.
Гумилев молчал. Он ощущал только звенящую пустоту внутри себя. Самое страшное уже произошло. Ева исчезла почти три недели назад. Где теперь искать ее следы?
— Спасибо, профессор. Мы разберемся, что произошло, — Гумилев не дал ошарашенному Покровскому попрощаться и положил трубку.
Он вернулся в кабинет и быстро, скомканно довел совещание до конца. Не потому, что видел в этом смысл, а потому, что нужно было ухватиться за какую-то соломинку, чтобы не утонуть в подступающих волнах безумия.
Когда эксперты вышли из кабинета, он открыл почту, нашел последнее письмо от Евы и включил воспроизведение видеофайла.
— Андрей, дорогой, у нас сегодня сказочная погода, — безмятежная Ева сидела в своей лаборатории и говорила в камеру мобильного, который держала в правой руке. — Жаль, что на улицу не выбраться: морлоки сегодня подошли близко к станции, загоняют медведя. С утра такой ор стоял! А Рыжик научился говорить мое имя. Правда, на свой лад. От звериного акцента мы, видимо, никогда не избавимся, — Ева засмеялась и перевела камеру на детеныша снежного человека, игравшего в углу с изрядно покусанным футбольным мячиком. — Рыжик! Иди ко мне, — позвала она, и существо, радостно швырнув мяч в стену так, что он расплющился в блин, рвануло к Еве, забралось к ней на колени и уткнулось носом в шею. — Ну-ну, тише. Как меня зовут? Ну же, как меня зовут?
Существо задумчиво посмотрело на Еву, потом в камеру, которую она держала, и гордо прошепелявило:
— Мам-Ефа! Мам-Ефа! Моя Мам-Ефа!
— Надеюсь, у вас все хорошо, — Ева перевела камеру на себя. — Я очень по вас скучаю, скоро вернусь. А пока мы с Рыжиком передаем вам с Марусей привет! — она схватила малыша за лапку, на которой уже хорошо просматривались двухсантиметровые когти, и помахала ею в камеру.
Запись закончилась.
У Андрея появилось ощущение нереальности происходящего. Абсурд. Вот она — его Ева, она в тайге, воспитывает Рыжика, изучает морлоков, шлет им с дочкой видеоотчеты. С ней все в порядке. И если ничего не предпринимать, подождать до вечера, то она пришлет еще одно сообщение, которое Андрей с Марусей раз десять прокрутят дома, перед тем как няня уложит дочку спать. А через три дня — еще одно. И так будет — он уверен — на протяжении всего времени, оставшегося до конца ее таежной экспедиции. Ничто не нарушит их привычного образа жизни.
А потом она просто не вернется.
Или все-таки вернется?
Андрей подошел к стене кабинета — прозрачной изнутри и непроницаемой снаружи голубоватой плоскости огромной призмы — и посмотрел вниз. У его ног был весь город — и вовсе не в переносном смысле этого слова. Андрей Гумилев — тот, кого принято называть хозяином жизни, состоявшимся человеком, self-made men. Только жена не захотела остаться рядом с ним.
Прежде чем что-то предпринять, он попытался разложить все по полочкам. Ева улетела в Сибирь, но в лагере так и не появилась. Если бы произошла авария, разбился ее вертолет, об этом уже стало бы известно. К тому же она не предупредила Покровского и других ученых о своем приезде. Так, может быть, она и не собиралась в тайгу? И экспедиция была всего лишь предлогом, чтобы улизнуть из дома на целый месяц? Тогда все складывается в единую картину: Ева еще весной задумала свой побег. Запаслась съемками из подземного города ученых, записала десятки коротких видеосообщений, чтобы поддерживать у него иллюзию ее присутствия в тайге. Затем солгала про поездку, ушла из дома и отключила телефон, чтобы избежать неудобных расспросов. И теперь раз в три дня она отправляет ему заготовку, думая, что никто не раскроет ее мистификации.
Измена?
Странно, но это предположение не вызвало у Андрея ярости. Только облегчение — ведь если все сводится к банальному адюльтеру, это означает, что с его женой ничего не случилось. Пройдет еще десять дней, и она вернется — как ни в чем ни бывало — с виноватыми глазами и рассказами об экзотических морлоках.
Сможет ли он простить измену? Андрей знал, что на этом его отношения с Евой прекратятся. Он допускает, что во многом сам мог толкнуть ее к другому мужчине, он готов признать свою вину и даже понять Еву. Но принять обратно — нет. Она навсегда останется матерью его ребенка, близким ему человеком, даже другом — но не женой.
Гумилев цеплялся за рассуждения о возможной измене Евы, как за соломинку, чтобы не думать о более страшных вещах. На самом деле где-то в сердце уже была уверенность: Ева не вернется, случилось что-то непоправимое, фатальное для его семьи. И семьи его — в том смысле, который он вкладывал в это слово, — больше не существует.
Андрей понимал — даже знал, чувствовал — Ева не могла разыграть такую схему ради интрижки на стороне. Если бы она влюбилась в другого, то просто ушла бы от мужа. Не стала бы цепляться за статус, деньги и ту комфортную жизнь, которую дает ей замужество за самым богатым человеком в стране.
Гумилев скрипнул зубами и набрал номер телефона, только несколько дней назад занесенного в адресную книгу.
Генерал Свиридов выслушал Андрея спокойно, не перебивая, так, будто ему каждый день приходилось общаться с терявшими жен миллиардерами.
— Андрей Львович, я уже говорил вам, что окажу вам любую поддержку — насколько это будет в моих силах. Не волнуйтесь, у нас хорошие шансы найти вашу жену.
«Еще бы», — подумал Гумилев. За генералом стояла вся мощь государственных спецслужб — ФСБ, ГРУ, ФАПСИ. Именно поэтому Андрей и принял решение обратиться к Свиридову. Конечно, сыграл роль и чисто психологический фактор — свои возможности были и у службы безопасности компании, возглавляемой Саничем, и даже у начальника личной охраны Андрея корейца Сергея Кима. Но обращаться к своим подчиненным с просьбой найти пропавшую жену Гумилев считал унизительным.
